Мы приуныли, но ненадолго. Поели хлеба с бычками, сперва всячески утешали безутешных поваров, потом утешать надоело, стали ругать, что не уберегли, они отбрехивались, это их несколько оживило. А назавтра все событие стало предметом шуток и издевательств над бедными блинопеками и потом долго еще служило нам для увеселения. Вот и запомнилось.
Все мы были молодые, здоровые и неженатые. Естественно, завязывались романы, складывались пары. За мной тоже начал слегка ухаживать необычайно симпатичный парень Женя. Высокий, голубоглазый, худой, немного прихрамывал, это только прибавляло ему обаяния. Мы ходили с ним гулять в степь, любовались закатом и обсуждали серьезные вопросы жизни и смерти. Чудные у нас были отношения, легкие, простые, необязательные и полные обоюдного интереса. И эту идиллию разрушила единым манием руки – и языка – Папина подруга. Сидела компания после ужина, трепались, тут подруга спрашивает:
– А где Женя?
Кто-то отвечает:
– А они с Юлей ходят в степь на закат смотреть.
– Женя с Юлей? На закат? – изумилась подруга. – Ой, не могу! Женя с Юлей! Ой, держите меня, сейчас описаюсь! Юля во, – она с хохотом развела руки широко в стороны, – а Женя во! – и свела ладони чуть не вместе, изображая огромную толстую меня и тоненького, как стебелек, Женю.
Нам с Женей это, разумеется, пересказали и описали, каждому по отдельности. И, увы, после этого мы не то что гулять, а даже смотреть друг на друга без неловкости не могли. Женя действительно был худой и тонкий, но отнюдь не стебелек, а я – ну, ей-богу, разве же я была толстая? Просто у меня плечи широкие (тогда было немодно), и мышцы от работы порядочно развились.
Вот какая стервозная была у Папы подруга! Ну да ведь и сами мы были дураки порядочные…
Где романические отношения, там, естественно, и секс. Так вот, в палатке нашей сексом не пахло! Это не значит, что ничего такого не было вообще. Просторная палатка, мальчики и девочки вперемешку, полная воля, никакого надзора со стороны «взрослых» – по нынешним нравам у нас должен бы царить просто свальный грех. Но – нет. Что делалось, делалось скрытно, интимно, либо подальше в степи, либо в темном углу палатки, когда в ней никого не было. Незнающий человек может подумать, что это времена были такие целомудренные, такая невинность отношений и чистота нравов. На самом же деле мне просто и здесь повезло с компанией. Не знаю, под чьим влиянием, по какому негласному уговору все эти молодые люди тщательно оберегали свою приватную жизнь от чужого глаза, как чумы избегали всякого эксгибиционизма, который в иные времена стал видеться как свобода. Нет, мы были несвободны в этом смысле. Как, впрочем, и во многих других.
Самое удивительное, что среди нас даже сплетен ходило очень мало!
Наступила пора арбузов. Нам их привозили не жалея, по большей части не вполне зрелые. Но нам они казались дивно вкусными, после работы на жаре мы, не дожидаясь обеда или ужина, раскалывали зеленые шары и ложками выедали розовую мякоть, включая и ватную белую подкладку. Животы раздувались, но иссохший организм неразумно требовал еще и еще, и мы пихали в себя еще…
Вместе с арбузами, может быть, именно из-за них, подступила к нам вплотную дизентерия. Она и прежде хватала то одного, то другого, но в легкой форме, быстро проходила. А тут пошла косить направо и налево. Чуть не половина группы проводила свое время в непрерывных перебежках – с матраса к выкопанному для этой цели рву, и обратно на матрас, а через минуту опять… Лекарств у нас не было, кто-то сказал, что хорошо действует спирт. Я уже валялась совсем без сил, когда мне дали треть стакана неразбавленного спирта. Он сшиб меня с ног окончательно, и я даже не почувствовала, как нас, человек пять самых плохих, перетащили на грузовик и отвезли в район на медпункт.
Никогда и нигде я так приятно и отдохновенно не болела! Медпункт был никакой, врача там не было, лекарств практически тоже, и ни туалета, ни, разумеется, душа, но зато там были настоящие кровати с простынями и подушками – и был зав. медпунктом. Он же и медбрат, и нянечка, и уборщик, и повар. На редкость добрый и ласковый человек, жаль, не запомнила, как его звали. Не уверена, что он был хотя бы фельдшером, но он так сочувствовал нам, так старательно ухаживал, что от этого одного можно было выздороветь. Правда, старания его не всегда соответствовали элементарным требованиям медицины. Тогда считалось, что при поносе надо есть рисовую кашу, мясные бульоны и белые сухари. Белые сухари ему взять было негде, бульоны варить не из чего (оно и к лучшему). Зато каши он стряпал нам щедро. Каши положено было готовить без молока и масла, что он неукоснительно соблюдал. И давать понемножку. Но только ему жаль было нас, бедных, – мало того, что болеем, еще и кашу безвкусную есть, да и то мало! И он от души сдабривал диетическую кашу крепко зажаренным луком. И давал, когда и сколько мы просили. Желудки наши разгружались быстро, и мы просили часто. Мы, конечно, знали, что это не совсем то, но есть хотелось зверски, а жареный лук пахнул так заманчиво! И, зная, что после нее немедленно опять побежим, мы поскорей съедали эту кашу, торопясь успеть до очередной пробежки.
Несмотря ни на что, мы быстро поправлялись. К тому же нас стали подкармливать лекарством – что-то, начинающееся на «сульфа». И мы выздоровели. Все пятеро. И быстро набрались сил. И только под старость я узнала, что дизентерия никогда не выпускает жертву полностью из своих когтей, никогда не проходит бесследно, как бы ни был больной уверен в полном своем выздоровлении. Рано или поздно аукнется непременно. В этом в положенное время я убедилась на собственном опыте.
Работы к концу «целины» становилось как-то все меньше. Ребят еще возили куда-то далеко таскать бревна, девочки не спеша ворошили на току зерно, которое тоже быстро убывало, частично сгорая, частично отправляясь в Кустанай. Меня поставили раз на кукурузный комбайн, но я не справилась. Я не понимала даже, что я должна делать, спрашивать было некого, да и некогда, вокруг меня и на меня густо валились листья, стебли и початки, я едва успевала от этого всего отбиваться. С кукурузы меня быстро сняли, но на мое любовное отношение к кукурузе это не повлияло. Если я за что и ценю Хрущева, так это именно за кукурузу.
Однажды ночью мы видели – не знаю что. Неопознанный летающий объект? Ночь вообще была очень странная. Луна поднялась в небо, окруженная сияющим зеленоватым ореолом. И чем выше она поднималась, тем шире становился ореол, меняя цвет на бледно-голубой. Постепенно ореол распространился на все небо, и из него справа вылетела яркая белая точка. «Спутник!» – сказали бы мы сегодня. И действительно, это должен был бы быть спутник, если бы дело происходило, например, в наши дни. Яркая точка неторопливо пересекала небо. В какой-то момент она остановилась, постояла неподвижно и двинулась назад. А секунду спустя снова остановилась и затем продолжила прежнее свое поступательное движение. Секунд через сорок она вошла в левый край лунного ореола и утонула в нем.
Я, честно говоря, не верю в НЛО. Все видимые глазу летающие в нашем небе объекты наверняка и сделаны на нашей Земле, и кем-то могут быть опознаны. Но только в те времена мы спутников не знали. До первого в мире советского спутника оставалось еще сколько-то месяцев. Или это был какой-нибудь тайный, пробный, необъявленный? И мы – единственные, кто его видели? Или это была коллективная галлюцинация? Я до сих пор не знаю.
