Книга Дом ангелов - Паскаль Брюкнер

— Представьте себе, вы женщина, белая, одна в джунглях, кругом бушует гражданская война, вам двадцать лет. Нет ни прав, ни закона, царит лишь грубая сила. Является группа боевиков, они пьяны, обкурены, вооружены до зубов. Сделка проста: или вы уступите, или они отрежут руки женщинам и детям. «Short sleeve, long sleeve», как гласил лозунг той поры, короткий рукав, длинный рукав. О себе вы не думаете — вы говорите «да», надеясь, что они не нарушат сделку и не убьют вас потом. В дальнейшем условием каждой моей связи было спасение семьи или деревни. Я даже умолила их пользоваться презервативами. Это было пари. Эти мужчины с руками по локоть в крови ни разу не обманули меня. Мне повезло. Вы хотите меня заклеймить — но выслушайте сначала мою версию.

За пятнадцать минут она повернула общественное мнение в свою пользу и спасла репутацию; ее кандидатура на Нобелевскую премию была подтверждена. Феминистские группировки мобилизовались в ее защиту. В странах христианской культуры никого так не любят, как раскаявшихся грешниц.

Тем временем у нее появилось новое увлечение — некая Фарида Абделиза, очаровательная скрипачка из консерватории, марокканка по происхождению, которая приходила через день по вечерам «приобщиться к гуманитарной помощи». Она проводила ночи напролет с белокурой дивой и играла ей классические арабские мелодии. Все в доме судачили о прихотях Изольды, ее гинекей[13]гудел. Вчерашние фавориты строили планы, как вернуть ее милость и устранить непрошеную гостью. Разжалованный Антонен делил свою печаль с Бетти, которая бродила по коридорам, еще толще и белее прежнего, и однажды, дойдя до края, даже предложила ему с ней переспать. Они провели ночь в одной постели, не касаясь друг друга. Постояльцы же напевали вполголоса подходящие к случаю непристойные песенки. Антонен все еще с трепетом поджидал Фредерика, находя в этом какое-то извращенное утешение. Он не так боялся разоблачения, как осмеяния.

Катастрофа разразилась быстрее, чем можно было ожидать, в начале апреля. Изольда по просьбам «гостей» согласилась установить в пустовавшей комнате мини-футбол, но лязг и возбуждение от игры ударяли в их слабые головы, и они швыряли друг в друга мячами. День клонился к вечеру, тяжелый день, семьдесят приборов за обедом, много больных в медпункте и даже одна госпитализация в Бобиньи с синдромом Корсакова и началом гангрены. Психологиня не пришла — слегла с гриппом. Приемная доктора Лежена была набита битком. Пациенты недовольно ворчали, им осточертело ждать, над ними издеваются, мать вашу, напряжение росло. Большинство не сидели, а полулежали на стульях, некоторые сползали на пол, смеша до колик остальных. Это был класс старых подростков, всегда готовых сорвать урок. Была тут и Мария Каллас с сильным кашлем, замотанная в шарф, осунувшаяся. Она сидела, болтая ногами, под взглядами окружающих зомби. Около половины седьмого совсем стемнело, тяжелые тучи обложили небо, и тут перегорели две лампочки, что вызвало настоящий переполох. В темноте раздались крик и визг. Только узкая полоска света из-под двери кабинета освещала приемную. Пока Бетти позвала Антонена, пока тот сходил за новыми лампочками, два собутыльника, напуганные темнотой, успели подраться, почти в замедленном темпе, настолько оба были пьяны. Тот, что посильнее, схватил другого за волосы и бил головой об пол вязкими, как при съемке рапидом, движениями. Остальные подбадривали его, топая ногами. Только Мария Каллас пронзительно кричала. Миротворец Камель отпросился на вечер с острой болью к дантисту.

Увидев двух сцепившихся бомжей, Антонен кинулся на них. Не сознавая своей физической силы, он разнял их одной рукой. Но вместо того чтобы остановиться и силой усадить обоих на стулья, он, не сдержавшись, ударил того, кто одерживал верх, известного в своей среде негодяя, бывшего тряпичника, этакого оплывшего Геркулеса. За первой оплеухой последовала вторая, потом третья, с каждым разом все сильнее. От каждого удара Антонен чувствовал себя лучше, адреналин в нем взыграл, тем более что противник не давал отпора, молотя кулаками пустоту. Он бил по беззубому рту с радостью, чувствуя, как вылетают оставшиеся пеньки, точно брошенные в стакан игральные кости. Впервые он поднял руку на подонка — и уж этого-то готов был прикончить. «Убей его, убей его!» — разорялись больные в приемной. В темноте было едва видно — но достаточно, чтобы следить за матчем. Одновременно распахнулись две двери — кабинета врача и Изольды; оба кинулись останавливать Антонена. Драка была в разгаре, и болельщики тоже вошли в раж. На помощь подоспели Бастьен, Бетти и даже Алиса, вооруженная чугунной сковородкой, — только тогда удалось навести порядок, раздав несколько затрещин, угомонить начинающих бунтовщиков и увести Марию Каллас. Антонен кипел от ярости: будь здесь Фредо, он прикончил бы его в несколько секунд, с ликованием переломив шейные позвонки. Он непременно хотел добить своего «клиента» и, оттого что ему помешали, окончательно вышел из себя. Что-то наконец освободилось в нем, он пересек грань. Изольда пыталась оттащить его за шиворот, и он обрушил весь свой гнев на нее. Эта порочная аристократка своим надменным видом его достала. Брызжа слюной от ярости, он с неподдельной радостью влепил ей две увесистые пощечины. От неожиданности она пошатнулась, но ухитрилась схватить его за пальцы, выкрутила их так, что он согнулся, и нанесла удар коленом в причинное место. Драться эта стерва умела. От второго удара, локтем под нос, он рухнул наземь. Его верхняя губа была разбита и кровоточила. Она достала из ящика шприц и вкатила ему успокоительный укол.

Через несколько минут общими усилиями его привязали к стулу в ее кабинете. Над верхней губой Изольды выступили капельки пота. Несмотря на отметины пальцев Антонена на щеках, ее кожа фарфоровой белизны стала мертвенно-бледной. Она испугалась. Тяжело переводя дыхание, она обратилась к нему:

— Вы уволены, я в вас ошиблась. Убирайтесь немедленно, без выходного пособия. Я сообщу о вас всем. Никогда больше вы на пушечный выстрел не подойдете к бездомным. И чтобы духу вашего здесь не было. От вас один вред. Недопустимо до такой степени терять хладнокровие.

Она снова говорила ему «вы». Его развязали. Он собрал свои вещи в зеленоватый пакет из супермаркета «Монопри», взял чек на скромную сумму — последнее жалованье. Никто с ним не попрощался, даже Мария Каллас отвернулась и спряталась за ноги Изольды, когда он хотел ее поцеловать.