Пожилой мужчина, как будто сам сделанный из стекла, в благодарность поднял руку.
Позади Белоснежки загрохали тяжелые шаги преследователя. Вскрикнул старик, один стакан разбился вдребезги, за ним – второй, третий, четвертый… Эффект домино заставлял стаканы разбиваться, задевать другие, и те тоже разбивались. Преследователь кричал и ругался. Скорее всего, он поранился и сильно отстал.
Белоснежка сбежала с моста, поклявшись, что никогда больше не пройдет по нему по собственной воле.
Сознание того, что преследователь упустил ее, заставило почувствовать себя лучше. В ноги вернулась сила, горячий воздух больше не обжигал легкие, трение сандалий не чувствовалось – даже пот тек освежающе.
Подбежав к ступенькам собора Святого Вита, Белоснежка преодолела их за пару шагов. От восторга, вызванного удачным побегом, на пятках будто выросли крылья. Она опоздала на встречу на пару минут, зато добралась до места живой. А ведь последний пункт был совершенно не очевиден…
Она оглянулась, хотя в этом не было необходимости.
Никто не преследовал ее.
Сейчас она надеялась лишь на то, что Зеленка ждет ее в условленном месте.
22
Топик Белоснежки выглядел экстравагантно. Красное на белом. Как будто она пришла прямиком со скотобойни…
Из зеркала на них смотрели две девочки. Старшая и младшая. Сестры. Они держались за руки…
Картинка перед глазами Белоснежки пропала. Теперь она видела в зеркале себя и Зеленку. Они вошли в тот же самый женский туалет кафе, где разговаривали в прошлый раз. Белоснежка надеялась, что тут преследователь вряд ли будет их искать, хотя вполне мог каким-то образом проследить за ней до этого места. Но вряд ли он рискнет, привлекая к себе внимание, запросто зайти в дамскую комнату.
Топик Белоснежки выглядел экстравагантно. Красное на белом. Как будто она пришла прямиком со скотобойни. Работник кафе посмотрел на нее, подняв брови, но выражение лица Белоснежки было настолько жестким, что тот почел за благо промолчать.
Зеленка покачала головой, и из глаз ее потекли слезы.
– Я не могу, – сказала она.
Она твердила эти слова все время, хотя Белоснежка пыталась втолковать сестре, что если Зеленка не уедет с ней, то вскоре может умереть.
– Тебе смертельно опасно возвращаться. Этот псих Адам хочет убить всех вас.
Белоснежка старалась, чтобы ее голос был ровным, хотя ей хотелось кричать.
– Мы обретем вечную жизнь, – произнесла Зеленка.
Белоснежка бессмысленно колотила ладонью по раковине. Ну как нужно говорить с этими безумцами, чтобы правда дошла до их промытых мозгов?
– Ты наверняка обретешь вечную жизнь, если ты в это веришь, – вздохнула она. – Но вот спешить не стоит. Еще успеешь сделать это через несколько десятилетий, когда поживешь здесь, на земле, полноценной жизнью. А потом умрешь счастливой в старости.
– Не я выбираю мгновение смерти. Мне надо принять то, что дано свыше.
Зеленка повторяла это, как машина. Слова вылетали из нее, как заученные, много раз повторенные, записанные на пленку.
– Не надо так говорить. Ты можешь сама принять решение.
– Если я уйду, у меня ничего не останется. У меня ничего нет. У меня никого нет.
Белоснежка взяла за руку Зеленку. Она смотрела в глаза ее отражению в зеркале.
– У тебя есть я. Сектанты тебе даже не родственники. Ты моя сестра. Я помогу тебе.
Зеленка лишь покачала головой и горько заплакала.
– Нет, это неправда, – сказала она наконец.
– Правда. Я уверена.
– Нет. Я солгала тебе. Я все это придумала. Это сказка.
Белоснежка выпустила руку Зеленки. Она вдруг обессилела. Это было ошеломляюще. Не то, что Зеленка солгала, а то, как от этого стало плохо. Головоломка из тайн прошлого вдруг рассыпалась из-за одной фразы, и та дыра, что оказалась на ее месте, была еще более огромной, более пустой, чем раньше. Белоснежка только сейчас поняла, как она надеялась на то, что благодаря Зеленке раскроется тайна ее семьи.
У нее забрали сестру.
– Я тебе соврала, – сказала Зеленка.
– Зачем? – спросила Белоснежка.
Она выбрасывала слова изо рта, как машина. Ее мысли покрыла сумрачная штора, но рот все еще выдавал понятные слова.
– Я знала, что мой отец говорил по-шведски. Так говорила мама. Больше ничего она не рассказывала. Даже имени. Однажды я услышала, как ты говоришь по-шведски с одной группой туристов…
Белоснежка вдруг вспомнила. Группа шведских пенсионеров пыталась выспросить у нее дорогу на плохом английском, но Белоснежка сжалилась над ними и ответила на шведском, чему бабушки и дедушки так обрадовались, что хотели угостить ее мороженым. Белоснежка отказалась. Вдруг ее после этого оставили бы гидом или топографом для этой группы…
– Я проследила за тобой и узнала в хостеле твое имя. Подслушала, когда ты говорила по телефону с человеком, которого сначала назвала Петером, а потом – папой.
Белоснежка вспомнила тот разговор. Она позвонила отцу, и тот ответил на вызов так официально – «Петер Андерссон», – что Белоснежка передразнила его интонацию. Папа тогда объяснил ей, что не увидел на засвеченном ярким солнцем экранчике имени звонящего и поэтому выдал свое полное имя, как того требуют правила вежливости.
– Но почему? – смогла спросить Белоснежка, хотя язык ее словно присох к гортани.
Она не могла вспомнить, чтобы хоть кому-либо когда-либо удалось наврать ей так виртуозно. Она так хотела верить Зеленке, так хотела найти недостающий кусочек головоломки…
– У меня, кроме этих людей, не было никого по-настоящему близкого. У всех остальных есть кто-то, кто больше «ихний», чем чей-то еще. А я всегда хотела сестру. Я думала о том, что если бы у меня была сестра, я не была бы так одинока. И я придумала ее себе. Уже давно создала историю о сестре. Она была настолько реалистичной, что я сама почти в нее поверила. А ты оказалась сестрой из сказки…
Белоснежка слушала слова Зеленки и понимала их, но оставалась холодной. Она думала лишь о том, что Зеленка разочаровала ее. Глубоко.
Белоснежка не произнесла ни слова. И Зеленка молчала. Две девушки в зеркале. Совсем чужие.
– Так что теперь ты понимаешь, что у меня нет никого и ничего. Ничего, кроме «Белой семьи» и веры.
Белоснежка не могла ничего возразить. И не стала уговаривать Зеленку. Пусть делает что хочет. Это больше не ее, Белоснежки, дело. И никогда не было ее делом.
