— Вы были с ней, когда она лежала на смертном одре? — спрашиваю я.
— Да, была. До того несчастного случая она не жаловалась на здоровье, так что и после держалась довольно уверенно, но потом начала угасать на глазах. Мы с ней познакомились за полгода до того, как она стала передвигаться только на инвалидной коляске. А потом у нее началось воспаление легких… — С каждой секундой Мэри говорит все тише. В воцарившейся тишине слышно только легкое похрапывание спящих собак.
— Простите, Мэри. Вы были с ней так близки.
— Да, были. — Она поднимает глаза и грустно смотрит на меня. — Знаю, я должна была заботиться о ней, это была моя работа, но с ней все было иначе.
— В каком смысле?
Мэри надолго умолкает, но потом все же продолжает свой печальный рассказ.
— Она была особенным для меня человеком, — поясняет она. — Мы были… как ты сказала, связаны друг с другом. Такие отношения складываются не с каждым пациентом, с Тэтти все было действительно иначе.
— Странно, но я чувствую к ней то же самое, хотя мы и не были знакомы. Это какое-то безумие.
— Да нет, — пожимает плечами Мэри. — Чувства есть чувства. Вопрос в том, что ты собираешься делать дальше.
— Не знаю.
— Хорошо, тогда скажи, что ты чувствуешь? Не переставай думать об этом, просто скажи мне, что ты чувствуешь, первое, что придет в голову.
— Я чувствую, что не могу все взять и бросить.
Вот она, правда — я искренне не понимаю, почему мне кажется, что я обязана разузнать об этой истории как можно больше. Необъяснимым образом меня будто что-то или кто-то подталкивает продолжить это расследование. Да, Рут и Карл, конечно же, поддерживают меня в этом начинании, но сейчас уже думаю, что дело не только в них. Сумочка и письмо полностью захватили мое воображение. И я не могу избавиться от чувства, что это как-то связано с моей мамой.
— Не останавливайся, — ободряет меня Мэри, наливая еще чаю в мою чашку.
— Ну… Звучит безумно, но моя мама любила Шанель. Носила жемчуг, прямо как Коко, никогда с ним не расставалась.
— Вот потому она так тебя и назвала?
— Да. — Я скромно прячу глаза, меня всегда смущало собственное имя. — Как бы там ни было, она умерла, когда мне не было и тринадцати, я даже не успела как следует ее узнать. Мне все кажется… что она послала мне эту сумочку, и не просто так.
— Она будто ведет тебя куда-то, — говорит Мэри.
— Именно! Бред, да?
— Нет, — отвечает Мэри. — Я много повидала в жизни, ничего нельзя списывать со счетов. Нет ничего невозможного, Коко. Следуй зову сердца, узнай, куда он тебя приведет.
— Но я-то не вижу, куда мое сердце меня зовет, — хмурюсь я. — В том смысле, что Тэтти больше нет, и я никак теперь не смогу узнать, кем был ее возлюбленный. Хотя, даже если этот человек еще жив и я сумею его найти, что мне это даст?
— Цыплят по осени считают, Коко, — говорит Мэри.
И вдруг меня осеняет.
— А что, если он жив, я отдам ему письмо и это сделает его счастливым? И улыбка появится на его лице? Я бы напомнила ему о чудесной поре, о Тэтти, и он заново пережил бы прекраснейшие мгновения своей жизни.
Звучит слишком уж старомодно, даже для меня.
Но Мэри явно думает иначе. На ее лице сияет счастливая улыбка.
— О, кажется, я поняла. Ты неисправимый романтик, — смеется она.
— Да нет, я не такая, — протестую я. — Просто, понимаете…
— Понимаю, — заканчивает Мэри за меня, — что ты ценишь чудесные моменты жизни и хочешь подарить такой миг незнакомому старику, который всем сердцем любил Тэтти. А может, ты сама ищешь свою любовь?
Ее заявление вгоняет меня в ступор. Она ведь неправа, вне всяких сомнений. Не нужна мне никакая любовь. Я и без нее счастлива.
— А ведь Тэтти вас сразу раскусила, — вспоминаю я.
— В смысле?
— Вы и вправду крепкий орешек.
Мы обе заливаемся смехом.
— То-то же! Так что, я угадала? — продолжает она гнуть свое. — Или ты уже встретила любовь всей своей жизни?
— Я совсем недавно рассталась с одним парнем, так что теоретически я молода, свободна и не замужем.
Мэри расстраивается — кажется, она думает, будто причинила мне боль:
— Ох, прости, Коко. Я не хотела показаться бестактной.
— Все в порядке, честно-честно, — успокаиваю я ее. — Мы расстались по моей инициативе, и я об этом нисколечко не жалею. Мы скорее были друзьями, нежели чем-то большим.
— Страсти не хватало? — лукаво улыбается она.
— Может, и так, — грустно смеюсь я. Мы с Томом действительно не испытывали друг к другу всепоглощающей страсти, свойственной всем влюбленным. Кэт и Дэвид с самого начала оторваться друг от друга не могли, и в них до сих пор горит эта искра. Но я еще никогда не чувствовала ничего подобного.
— Быть может, предмет твоей страсти поджидает тебя уже во-о-он за тем углом, — предполагает она.
— Сильно в этом сомневаюсь, — отвечаю я.
— Почему ты так думаешь?
— Мне кажется, человек либо способен на такие чувства, либо нет. Вот я — не способна.
— Я в этом мало смыслю. Но я не стала бы на твоем месте ставить на себе крест. Посмотри только, сколько души ты вкладываешь в расследование истории с сумочкой и письмом.
— Это другое, — усмехаюсь я.
— Почему же?
— Ну… Чтобы полностью отдаться любовному чувству, нужно, как бы это выразиться, потерять контроль над собой, ведь так?
— А ты не можешь этого сделать?
— Да, у меня не выходит.
— Возможно, ты еще научишься этому. Научишься рисковать.
— Может быть, и так.
— Я в этом даже уверена. Так что не списывай страсть со счетов раньше времени.
Мы улыбаемся друг другу.
— Мэри, почему иногда гораздо легче поговорить по душам с незнакомым тебе человеком, чем с кем-то из друзей или родных? Поверить не могу, что обсуждаю такие важные вещи с женщиной, которую едва знаю. На меня это совсем не похоже.
— Понятия не имею, — с усмешкой отвечает она. — Просто такова жизнь. Знаешь, как говорится, одна голова хорошо, а две лучше. Я тоже придерживаюсь такого мнения.
— Спасибо, что уделили мне время, Мэри, — обнимаю я свою новую знакомую. — Но, думаю, мне пора. Я оставлю вам свой номер телефона на случай, если вы вспомните что-нибудь, что поможет мне в поисках этого мужчины.
— А знаешь, она кое о чем упоминала, — говорит вдруг Мэри. — Не знаю только, поможет тебе это или нет.
— О чем упоминала?
