– А теперь, точно так же как тебе в руки сыпалось все остальное, мир вот так, без всяких усилий и заслуг с твоей стороны, дарит тебе ребенка, – заявила она, словно подведя итог всему сказанному. Ее гнев, похоже, начал иссякать. – Я всю жизнь, до самой смерти буду тебя ненавидеть, – добавила она дрожащим голосом.
С этими словами она начала было подниматься, чтобы выйти из комнаты, но тут Ройбен повернулся и посмотрел ей в лицо. Ему уже не было жалко ее. Он испытывал только боль и долго смотрел на нее, не говоря ни слова. Она тоже молча смотрела ему в глаза, а потом впервые – впервые за много месяцев – ей, похоже, стало страшновато. Вообще-то, примерно так же она испугалась его, когда он впервые испытал действие Хризмы, когда в нем начались те бесчисленные мелкие изменения, которые предшествовали его трансформации в волка. Тогда он этого не понимал, а она, конечно, не могла понять этого никогда. Но ей было страшно.
Остальные, кажется, почувствовали, что обстановка накаляется еще сильнее, и Грейс даже начала что-то говорить, но Фил прервал ее.
Вдруг Селеста снова заговорила – негромким, искаженным болью голосом:
– Мне всю жизнь приходилось работать. Даже ребенком я должна была работать изо всех сил. Отец и мать оставили мне совсем немного. Я должна была все зарабатывать сама. – Она вздохнула, видимо, выбившись из сил. – Возможно, ты и не виноват в том, что не знаешь, что это такое.
– Это верно, – ответил Ройбен. Басовитый резкий звук его голоса удивил его самого, но не заставил остановиться. Его самого трясло, но он старался скрыть свое состояние. – Возможно, я не виноват ни в чем из того, о чем ты говорила. Возможно, и в наших отношениях я виноват только в том, что не распознал раньше, что ты так презираешь и ненавидишь меня. Но для жестокости нужно набраться смелости, так ведь?
Все остальные застыли словно парализованные.
– Так ведь? – повторил он, чувствуя, как в виске пульсирует жилка.
Селеста уставилась в стол, а потом снова перевела взгляд на него. Она казалась в своем кресле такой маленькой и беззащитной, с побелевшим осунувшимся лицом, растрепавшимися красивыми волосами. Ее взгляд вдруг сделался мягче.
– Вот как, у тебя наконец-то голос прорезался? – язвительно сказала она. – Случись это немного пораньше, может быть, ничего этого и не произошло бы.
– Вот уж это полная чушь, – сказал Ройбен; его лицо пылало. – Лживая, корыстная чушь. Если ты сказала все, что намеревалась, то я хотел бы заняться кое-какими своими делами.
– Может быть, ты все-таки попросишь прощения? – спросила она, повысив голос и старательно имитируя искренность, хотя было видно, что она вот-вот снова ударится в слезы. Лицо у нее прямо на глазах бледнело, губы тряслись все сильнее.
– Прощения? За что? За то, что ты забыла принять таблетку? Или за то, что таблетка не подействовала? За то, что на свет нарождается новая жизнь, которой я рад, а ты – нет? Так за что же мне просить прощения?
Джим недвусмысленным жестом попросил его замолчать.
Ройбен смерил брата тяжелым взглядом, а потом вновь повернулся к Селесте.
– Я благодарен тебе за то, что ты решила сохранить этого ребенка, – сказал он. – Я благодарен тебе за то, что ты согласилась отдать его мне. Очень благодарен. Но просить прощения мне не за что.
Все молчали, даже Селеста.
– Что касается всей лжи и глупостей, которые ты наговорила здесь за минувший час, то я терпел это, как всегда терпел твою злость и те гадости, которые ты мне говорила, чтобы сохранить покой. А сейчас, если ты не возражаешь, я тоже хотел бы немного покоя. Вот, собственно, и все, что я хотел сказать.
– Ройбен, – мягко сказал Фил, – успокойся, сынок. Ведь она еще ребенок, такой же, как и ты.
– Спасибо, но в вашем заступничестве я не нуждаюсь! – заявила Селеста, прожигая Фила бешеным взглядом. – И уж я, конечно, никакой не «ребенок».
Она произнесла это с такой яростью, что все ахнули.
– Если бы вы научили вашего сыночка хоть чему-нибудь, что может пригодиться во взрослой жизни, – добавила Селеста, – все могло бы сейчас повернуться по-другому. А ваши занудные стишки не нужны никому!
Ройбен пришел в такую ярость, что ему пришлось стиснуть зубы, чтобы не наговорить лишнего. Зато Фил даже глазом не повел.
Грейс поспешно и неловко выскочила из-за стола, подбежала к Селесте и помогла той подняться, хотя в этом не было никакой реальной необходимости.
– Ты устала, ты сильно устала, – заворковала она. – Между прочим, усталость тебе очень, очень вредна!
Ройбен вновь изумился, на этот раз тому, что Селеста приняла эту заботу как должное, без малейшего намека на хоть какую-нибудь благодарность.
Грейс увела Селесту из комнаты, было слышно, как они поднимались по лестнице. Ройбену очень хотелось заговорить с отцом, но Фил с задумчивым видом смотрел в сторону. Можно было подумать, что он целиком и полностью выпал из нынешних времени и пространства. Сколько же раз Ройбену доводилось видеть на лице Фила такое выражение?
Мужчины сидели в молчании, пока не вернулась Грейс. Она долго и пристально глядела на Ройбена и в конце концов сказала:
– Я и представить себе не могла, что ты способен на такой гнев. Должна признаться, что это было страшновато.
Она принужденно хохотнула, Фил ответил ей коротким сдавленным смешком, и даже Джим заставил себя улыбнуться. Грейс накрыла ладонью лежавшую на столе руку Фила, и они коротко, понимающе переглянулись.
– Страшновато, говоришь? – произнес Ройбен. Его все еще трясло от ярости. Он был возмущен до глубины души. – Послушай, мама, я не знаменитый врач вроде тебя и не практикующий юрист вроде нее. И не священник-миссионер из трущоб вроде тебя, Джим. Но я совершенно не такой, каким она меня здесь описывала. Но никто из вас слова не сказал в мою защиту. Никто. Что ж, у меня есть мои мечты, мои цели, мои устремления, и пусть они и не ваши, но они мои. И я всю жизнь стремлюсь к ним и работаю ради этого. Так вот, повторяю, я совсем не тот человек, каким она старалась меня выставить. Ладно, пусть у вас не хватило духу защитить меня, но уж за отца-то можно было заступиться! Он-то ничем не заслужил ее укусов.
– Нет, конечно, нет, – поспешно сказал Джим. – Конечно, нет. Но, Ройбен, ведь она может передумать и все-таки сделать аборт. Ты хоть это понимаешь? – Он понизил голос. – Ведь мы только потому и сидели здесь и слушали все это. Мы просто не хотим, чтобы она сорвала свое зло на младенце.
– Ой, да ну ее к черту! – Ройбен тоже понизил голос, хотя от злости его так и подмывало кричать во всю глотку. – Не сделает она никакого аборта – после того как подписалась под этими денежными документами! Она не сумасшедшая. Она просто подлая и трусливая, как все нахалы. Но не сумасшедшая. Я же больше не намерен сносить ее оскорбления. – Он поднялся. – Папа, я прошу прощения за то, что она сказала тебе. Это было грубо и гнусно, как и все, что она произносит.
