Воскресным вечером после великолепного ужина Питер сказал:
— Вероятно, я завтра утром уеду в Бакстон, Юнис. Я хочу позвонить Ласситеру, чтобы узнать, на какой день назначено слушание дела в суде присяжных. Возможно, мне даже придется съездить в Лондон на пару дней, чтобы получить по нему полную информацию.
— Как скажешь, Питер.
— Есть что-то, что я могу сделать для тебя в Лондоне, пока буду там?
— Да, если не возражаешь.
— Конечно, буду только рад. Что ты хотела?
— Если ты не будешь слишком занят, не смог бы ты позвонить в клинику в Дорсете и попросить миссис Коннери передать сообщение моей маме, Синтии Портер?
— Непременно позвоню.
— Пожалуйста, попроси ее передать, что у меня все в порядке, что работа идет отлично и, может быть, я приеду повидать ее раньше, чем обещала. Подробно я написала обо всем в письме, но, думаю, она с удовольствием услышит об этом, даже если ей передадут через кого-то. Ты… ты можешь сказать миссис Коннери, что ты мистер Хендон, адвокат. Я… я сказала маме, что работаю на твою семью в качестве… ну, в общем, как компаньонка. Она думает, что у пожилой леди.
— Я понимаю. — И вновь в глазах Питера появилось насмешливое выражение, которое приводило Юнис в ярость. — Я не стану рассеивать ее иллюзий о твоей безупречности.
Яркая краска залила щеки Юнис.
— Тебе обязательно нужно всегда так цинично шутить? — парировала она негодующе. — Кроме того, мы женаты, и в этом нет ничего недостойного!
— Ты совершенно права, конечно. — Он отставил свой бокал И резко встал. — А теперь извини меня, Юнис, мне нужно еще кое-что проверить. Не беспокойся — я все передам наилучшим образом. Спокойной ночи.
Она закончила читать Олдингтона и взяла один из романов Комптона Маккензи, который еще не читала, — «Бедные родственники». Вполне подходящее название, подумала Юнис, снимая его с полки. Она тоже могла быть циничной, как и Питер Хендон, когда ее вынуждали.
Книга лишь слегка развлекла ее, и к одиннадцати часам девушка уже была готова лечь спать. Тихие раскаты грома в отдалении предвещали еще одну грозу в вересковых пустошах. Юнис разделась и легла в кровать. Для этого приходилось пользоваться специальной приступкой, и она каждый раз улыбалась, думая, когда же перестанет чувствовать себя новобрачной из исторических романов, взбираясь на это огромное ложе под балдахином. Это было так церемониально, что Юнис чуть не хохотала. Но она должна была признать, что эта кровать оказалась самой удобной из тех, на которых она когда-либо спала.
Гром грохотал все ближе и ближе к дому, и короткие всполохи молний заставляли обесцвеченные стекла окон тускло светиться. Какие бы узоры ни покрывали их века назад, они давно уже утратили очертания, и теперь Юнис, которая лежала и смотрела на окно, казалось, что на нее глядят искривленные в злобе лица, всякий раз, как за стеклом сверкала молния.
Каждый вечер, отправляясь в кровать, она ощущала почти сверхъестественное безмолвие дома. Как будто каменные стены улавливали и поглощали все звуки вокруг, подобно огромному эхолоту, и невозможно было услышать, что происходит в соседней комнате. Но теперь, лежа, думая о матери и мечтая вернуться в Лондон в конце месяца, Юнис могла поклясться, что слышит какие-то звуки над собой — тупой стук от падения чего-то тяжелого, затем лязг упавшего металлического предмета.
Вновь прогремел гром, но он был менее зловещим, чем эти странные звуки. Короткая гроза начала затихать, и барабанная дробь дождевых капель по окну почти прекратилась. Последняя вспышка молнии оживила злобные физиономии на стеклах, и наступила тишина.
Юнис со вздохом повернулась на бок. Она чувствовала себя как избалованный кот, раскормленный и ленивый, декоративный, бесполезный и равнодушный ко всему, что происходит вокруг. Даже работа на кухне после этих недель ничегонеделания будет для нее блаженством. На следующей неделе, если погода позволит, она обязательно отправится на прогулку. Возможно, даже дойдет пешком до Бакстона, это всего-то миль семь или восемь…
Над головой опять послышался приглушенный звук. Юнис окончательно проснулась и села с широко открытыми глазами. Все ее чувства обострились. Но звук не повторился. Возможно, это стучало приоткрытое окно и ворвавшийся внутрь ветер опрокинул какие-то латы или копье?
Но когда сон вновь потянул Юнис в безмятежное забвение, ее ум продолжал вяло спорить с таким объяснением. При грозе ветра почти не было, и дождь стучал в стекло очень тихо. Логика и здравый смысл говорили ей, что в доме никого нет, кроме ее самой, Питера и четы Дженнингс. Ну, возможно, еще духи из прошлого, но даже у них не было такой силы, чтобы опрокинуть фигуру латника в полном вооружении часового, стоявшего на страже покоя армии, которая никогда больше не выступит в поход.
Глава 18
Ее второй понедельник в Хендон-Хаус начался с ясного и хорошего утра. Юнис проснулась в десять часов, и ей захотелось побаловать себя и еще понежиться в кровати, поэтому она потянула шнур звонка один раз, давая знать миссис Дженнингс, что хочет позавтракать в постели. Потом она немного поблаженствует, затем встанет, наденет юбку-шотландку и свитер и отправится на прогулку по вересковой пустоши, которая вечерами вызывала у нее тревожные чувства, но утром, кажется, совсем не таила в себе опасности. Мать ей как-то сказала, что единственный способ вырвать с корнем из души любой страх — посмотреть в лицо тому, что тебя пугает, и ты тут же поймешь, как мало там того, чего нужно бояться.
В дверь действительно постучала миссис Дженнингс. Получив разрешение войти, она присела в реверансе и спросила, чем может «услужить прелестной юной новобрачной Хендон-Хаус». От этой выспренной фразы настроение Юнис еще поднялось. Конечно, это обычная лесть слуги, но тем не менее она была приятна после недели равнодушного отношения Питера.
Позавтракав горячими лепешками с маслом, овсяной кашей и запив все чаем, она вновь опустилась на подушку, отделанную кружевами, и почувствовала себя готовой к приключениям, которые пообещала себе на этот день.
От миссис Дженнингс Юнис узнала, что Питер уже уехал в Бакстон. Одевшись, она спустилась вниз и прошла в библиотеку, чтобы взглянуть в окно на холмы и пещеры, которые пугали ее по вечерам своей мрачной фантасмагорией. Как глупо было их бояться — ухабистые, невысокие возвышенности с голыми проплешинами земли среди желтого дрока и стеблей травы, скалистые валуны у их подножий, беспорядочные нагромождения камней, что издали кажутся пещерами. Сейчас, когда солнце ярко освещает их, там нет ничего, что могло бы внушить ужас.
Девушка стояла, глядя вдаль, и легкая улыбка играла на ее губах. Внезапно у Юнис появилось ощущение, что она здесь не одна, что кто-то вошел и стоит за ее спиной, молча наблюдая за ней. Она почувствовала, как волосы у нее на затылке встают дыбом от страха, и резко повернулась. На пороге стоял смотритель. Его лицо тут же приняло обычное подобострастное выражение, но Юнис успела заметить враждебный взгляд прищуренных маленьких глаз и злобно сжатые губы.
