— Ну почему, — рыдала женщина, — почему ты» ставил меня? Ведь у нас был еще целый день! Ты говоришь, вечность — это полчаса. Тогда что же день и еще ночь? Это больше, чем жизнь! Ну почему ты оставил меня, даже не простившись?
Лист бумаги трепетал в руках Мадлен, готовый вот-вот выскользнуть и умчаться, подхваченный порывом ветра.
«… Да, Мадлен, я не хотел бы обманывать тебя, — прочла женщина, я скажу тебе правду — в этот момент я обязан покинуть тебя, иначе, все, что произошло бы потом — было обманом. Я не достоин нашей любви, пойми меня, я не могу быть больше с тобой, я не способен подарить тебе счастье, а делать несчастье не хочу. Я верю, Мадлен, ты переживешь потерю, пусть даже немного поплакав, и в конце концов, найдешь себе другого любовника. Я благодарен тебе за все, чему ты меня научила, что ты дала мне, но человек не властен над своими чувствами и ему остается одно — быть честным перед другими и перед самим собой. Целую тебя и прощай. Анри».
Мадлен Ламартин припала губами к исписанному листу бумаги. Слезы размывали чернила, но она все равно прижимала лист к своему лицу, ведь он был написан рукой Анри. Он так много для нее значил! Это письмо было единственным материальным воплощением их любви, все остальное стало теперь воспоминаниями.
Наконец, совладав с рыданиями, Мадлен вытерла слезы и смыла с лица следы чернил.
— Я все равно отыщу тебя, — прошептала женщина, — и ты вновь полюбишь меня. Ты не имел права поступить так со мной, Анри, оставив меня ни с чем. Ты ушел и забрал с собой все — наши поцелуи, нашу любовь. Это несправедливо. Я слишком долго сопротивлялась твоим домогательствам, чтобы так просто расстаться — прийти и не найти тебя. Прости меня, Анри, ведь я любила тебя.
ГЛАВА 6
Теперь, когда главные дела были позади, Констанция Аламбер могла позволить себе расслабиться. И пусть пока еще ее главный противник Эмиль де Мориво не подозревал о страшной мести, но ждать оставалось недолго. И когда-нибудь при случае Констанция обязательно ему расскажет о том, как ей удалось лишить его невесту невинности. Пусть потом кусает локти, бросается на нее с криками — все это бесполезно, утраченного не воротишь, и Колетта уже знает, чем отличается муж
От любовника.
Мадемуазель Аламбер совсем не мучили угрызения совести, ведь не стоил же Эмиль де Мориво того, чтобы ради него хранить невинность.
С самого утра светило солнце и день обещал быть погожим. Констанция как всегда решила начать этот день с ванны. Хитроумное сооружение было изготовлено еще год тому по ее эскизу. Короткая, но глубокая медная ванна возвышалась посреди спальни на когтистых птичьих лапах. Внутри было устроено плетеное из лозы сиденье. Шарлотта вот уже четверть часа как носила в ванную подогретую воду и бросала туда ароматную соль.
Наконец, мадемуазель Аламбер решила, что вода уже достаточно остыла для того, чтобы принять ее нежное тело. Она попробовала мизинцем воду и осталась ею довольна. Аромат соли немного дурманил голову. Констанция в ночной сорочке забралась в теплую ванну и удобно устроилась на плетеном сиденье. Она любила вот так по утрам сидеть в горячей воде и читать книгу. Тогда все неприятные мысли, накопившиеся за вчерашний день, улетучивались вместе со снами, и в продолжение всего следующего дня Констанция чувствовала себя бодрой и отдохнувшей.
Шарлотта занималась просмотром гардероба своей госпожи, когда к воротам ее дома подъехал всадник.
«Что-то рано приезжают гости к мадемуазель», — подумала Шарлотта, спеша вниз, чтобы встретить прибывшего мужчину. Им оказался виконт Лабрюйер.
— Мадемуазель никого не принимает, — довольно холодно сказала Шарлотта.
— А если ты доложишь ей, что это виконт Лабрюйер? — с наглой улыбкой осведомился Анри.
— Она ни для кого не делает исключение.
— Тогда напомни своей госпоже, что у нее есть один маленький долг по отношению ко мне, и я пришел чтобы получить расчет.
— Хорошо, виконт, подождите здесь, я сейчас доложу.
Эфиопка направилась на второй этаж и постучала в дверь Констанции.
— Кто-то прибыл? — спросила мадемуазель Аламбер.
— Да, виконт Лабрюйер.
— Что ему нужно?
Шарлотта проскользнула в спальню и остановилась у самой ванны.
— Он говорит, мадемуазель, что вы должны ему уплатить какой-то долг.
— Какая ерунда!
— Его провести к вам?
— Ну что ж, пусть войдет.
Констанция поплотнее запахнула ворот на ночной сорочке и с небрежным видом принялась читать. Когда виконт Лабрюйер вошел в спальню, она даже не оторвала взгляда от страницы.
— Присаживайтесь, виконт, — она наугадуказала туда, где по ее расчетам находилось кресло.
— Доброе утро, Констанция, — Анри осторожно присел, не спуская глаз с мокрой ткани ночной сорочки, через которое соблазнительно просвечивало тело Констанции.
— Ты так и собираешься пожирать меня взглядом?
— Но ты сама не посчитала нужным переодеться.
— Это ты, Анри, не посчитал нужным предупредить о своем визите.
— У каждого свои причуды, Констанция.
— Мои причуды, во всяком случае, не приносят вреда остальным.
Виконт рассмеялся.
— Ну это как сказать. С Колеттой получилось, по-моему, немного иначе.
— Ты пришел, чтобы напомнить мне об этом?
— В какой-то мере да. Констанция захлопнула книгу.
— Будь добр, положи ее на кровать, а то боюсь, она вся размокнет.
Виконт поднялся и не спуская глаз с Констанции принял книгу.
— Все-таки ты слишком неравнодушен к женщинам я боюсь, это плохо для тебя кончится.
Наконец книга оказалась на кровати, а виконт вернулся на свое место.
— Вот так-то будет лучше, Анри, а то когда ты рядом, я боюсь, ты набросишься на меня.
— Я не так дурно воспитан, Констанция, я никогда не добиваюсь близости силой.
Констанция Аламбер конечно же прекрасно понимала из-за чего пришел к ней виконт Лабрюйер. Но первой заводить разговор она не хотела. Ей нравилось смотреть на смущенного виконта, ведь ему предстояло довольно деликатное выяснение отношений со своей подругой. Все то, о чем они договаривались раньше, должно было измениться. И вся разница в их положении состояла лишь в том, что
Констанция знала, что ни на какие уступки виконту она не пойдет, несмотря на все свои предыдущие обещания.
А виконт самоуверенно надеялся, что теперь он получит Констанцию.
Сперва мужчина и женщина обменивались взглядами и после каждого приятно улыбались друг другу, словно говоря: ну что, дружок, наконец-то ты попался и попался крепко.
