— Откуда мне знать? Не интересовался, не интересуюсь и не буду интересоваться. С меня хватает и дачного общения.
— Не врешь?
— Еще чего! Я бы, Алексеич, с огромным удовольствием отправил тебя в когти этой змеюке на растерзание.
— У змей когтей не бывает.
— У этой есть. Она ими цепляет у человека нерв за нервом и вытаскивает наружу. А потом вьет из них веревки. И держит мужика на привязи.
— Тебя, что ли?
«Что-то я не заметил, что Мария так уж мечтает его удержать возле себя. Скорее, это он жаждет посадить ее на поводок. Кощей…» — думал Иоанн.
— Если б только меня! — пожал Антон костлявыми плечами. — А то ведь и тебя тоже. Уверен, в Москве у нее есть еще кандидатуры на отлов.
— Это можно проверить. Только где ее найти?
— Говорю же — понятия не имею. Знаю только: она библиотекарь. Простой, скромный, обыкновенный библиотекарь. Книжный червь… то есть червиха… не соображу, как образовать женский род. Змея, короче: строит из себя такую кисейную барышню, такую тургеневскую девушку, что скулы сводит. А сама…
Иоанн не стал дослушивать, что именно «сама». Резко перевел разговор на другое:
— Слушай, Антон, у тебя лопата есть?
Тот испугался:
— Зачем?
Лопата у него была, притом хорошо заточенная. Но почему-то на миг представилось ему, как блестящее лезвие взмывает, занесенное прямо над его головой, и…
— Зачем, зачем? — миролюбиво передразнил Иоанн. — Клад искать. Надо, короче. Так есть?
— Ну есть.
— Одолжи. Скоро верну. Ты все равно пока в гамаке оттягиваешься.
— Ладно. Не сломай смотри.
— Спасибо.
— За спасибо не работаем, — буркнул Антон.
Соколов пристально поглядел на него, кивнул.
Достал пачку долларовых бумажек, протянул Белецкому несколько штук.
— Одурел? — отшатнулся биолог.
— Бери. За прокат лопаты и в особенности за ценную информацию.
Тот секунду поколебался и — взял.
…Субботнюю поездку на дачу пришлось отменить: у Натальи Петровны поднялась температура. Она лежала, укрытая всеми одеялами и шалью в придачу, и нехотя пила горячий чай с прошлогодним малиновым вареньем.
Пуська то и дело пристраивалась у нее на груди: умная кошка всегда знала, у кого и где болит.
Наталью Петровну глодал такой отчаянный страх за завтрашний день, что она вынуждена была спрятаться от него в болезнь. Когда тебе физически плохо, то можно об остальном не думать. У тебя есть оправдание…
Наконец она, наглотавшись антибиотиков и снотворных, забылась.
Маша на цыпочках прошла к телефону, плотно прикрыв дверь в мамину комнату. Порывшись в записной книжечке Натальи Петровны, обнаружила лаконичные инициалы: И. И.
— Иван Иваныч? Вас беспокоит дочь Натальи Петровны Колосовой, вашего главного бухгалтера.
— Бывшего, — коротко ответили ей. — Еще вопросы есть?
Вопросов-то было много, но все они относились к иной сфере, нравственной: о совести, о благодарности за многолетнюю преданность, о милосердии. А грубый тон директора стройуправления указывал на то, что сии эфемерные понятия не по его части.
— Вопросов нет, — сказала она. — Есть пожелание.
— По существу, пожалуйста, и поскорее: мне некогда.
— По существу и коротко: чтоб ты сдох.
И она первая повесила трубку, не дожидаясь ответной реакции.
Поистине с ней в последние дни творится нечто необычное. То шикует, швыряя деньги на ветер, то хамит человеку, которого ни разу в жизни не видела. То, наоборот, бредит другим человеком, которого видела единственный раз в жизни.
И это — Маша, привыкшая к дисциплине, порядку и сдержанности!
Однако вдруг выясняется: купить обновку — чудесно; ругнувшись — испытываешь заметное облегчение… Только вот думать о том загорелом черноглазом мужчине — мучительно.
Пропади он пропадом, этот Иван… Господи, который? Иван Иваныч или другой? Как-то не задумывалась, что у столь разных людей может быть одинаковое имя…
Имеет ли вообще значение, как назвали человека при рождении? Маша слышала, что имя влияет на характер и судьбу. Аргументы в тот момент показались девушке убедительными. А сейчас понятно: все это высосано из пальца. Глупые теории, ничего общего не имеющие с реальной жизнью.
Взять хотя бы двух разных Иванов. Один — мерзавец, который использует людей, а потом за ненадобностью выкидывает их на свалку, точно картофельную кожуру. Другой — храбрец, рискующий своей жизнью. Своей, а не чужой.
Но может быть, это оттого, что его полное имя все-таки несколько иное, возвышенное, взятое из Священного писания?
— И-о-анн, — произнесла она вслух. Затем еще раз, нараспев: — И-о-анн!
Получилось мажорное арпеджио. Оно прозвучало в том же ладу и той же тональности, которые избрала для своего торжественного концерта та памятная, внезапная, поздняя первая гроза.
И снова, как тогда, Мария вдруг почувствовала себя скрипичным ключом — маленьким, изящно-строгим и молчаливым, но управляющим всей музыкальной стихией. И пусть в партитуре встречаются диссонансы — ключик сумеет организовать их в общую гармонию.
Эту маленькую завитушку, берущую свое начало на второй нотной линейке, еще называют «ключом соль».
Соль — нота, но в ней осмысленность жизни. Недаром бытует выражение «соль земли». Значит — самая суть. Высший порядок.
— Все будет хорошо, — сказала Маша сама себе. — Все до последней мелочи.
И это тоже было необычно для нее, тем более в нынешней давящей ситуации. Ведь люди, рожденные под знаком Девы, редко отличаются особым оптимизмом.
Она не подозревала, что для ее приподнятого настроения, столь неуместного, казалось бы, при нынешних обстоятельствах, была особая причина.
Мария Николаевна Колосова сейчас представляла собою не просто районного библиотекаря двадцати шести лет от роду, русскую, незамужнюю и так далее и тому подобное. Анкетные данные перестали иметь значение, потому что с некоторых пор, благодаря зажженной ею любви, она превратилась в Солнечную Королеву.
Следовательно, ей была дарована волшебная сила: ведь и в шахматах королева, или ферзь, — самая могущественная фигура.
По-гречески божество Солнца звали Гелиос.
В Древнем Риме оно носило другое имя — Соль.
Солнечная Королева — Королева Соль.
Ключ соль.
Соль земли.
Все сходится.
И кто после этого посмеет утверждать, что имя не имеет особого значения?..
