– Да.
– Что ж, пора тебе пересмотреть свою жизнь.
Мы словно кидали мячик через корт. Пятнадцать лет назад, когда Мазарин рисковала потерять Ксавье, за которого потом вышла замуж, я говорила ей примерно то же самое.
– Послушай, Мазарин, Натан меня бросил.
Повисла тишина.
– Я не имела в виду настолько пересмотреть.
– Ты же знаешь, что выслушаю.
Я так устала, что говорила по-французски с ошибками – мы всегда общались на французском, – и Мазарин терпеливо поправляла меня, такая уж она скрупулезная.
– Не впадай в истерику, Роуз. Это всего лишь временное явление. Натан вернется.
– Что бы ни произошло, ты адаптируешься.
– Делать? Искать работу и ждать, пока Натан поймет, как он опозорился. Роуз, ты сама должна все уладить. Должна быть практичной и мудрой: такова уж наша роль в этом безумном мире. Роман на стороне – это не так уж серьезно, тебе ли не знать; к тому же Натан к тебе привязан. Просто сейчас он думает иначе. Что ты сегодня ела?
– Печенье. По-моему.
– Не поступай так банально. Так делают все брошенные женщины. Веди себя по-другому и поешь нормально.
Мазарин не могла увидеть горькой улыбки, скривившей мои губы. А давно ли эта женщина, потерявшая дар речи от шока, звонила мне по поводу Ксавье, который ел фуа-гра и рухнул замертво от сердечного приступа в ресторане. («Так ему и надо, – сказала Поппи. – Надо же, фуа-гра».) Я тогда села на ближайший поезд до Парижа и кормила ее супом, чуть не насильно впихивая ложечку за ложечкой.
– Я попытаюсь.
– Ты не просто попытаешься, а приедешь ко мне повидаться. Кстати, когда я в последний раз видела Ви, она показалась мне такой неряхой.
– Ви счастлива и утратила чувство стиля. Бывает.
– В таком случае в Англии должно быть очень много счастливых женщин.
Я хохотала до тех пор, пока не начала задыхаться.
Как странно смеяться, когда жизнь разрушена.
Глава 11
Молчание между мной и Натаном тянулось больше месяца, и холод злобы, непонимания и непрощения пробрался в трещину и увеличил ее. За это время адвокат посоветовал мне принять выходное пособие, а еще мне позвонил редактор отдела статей из газеты Ви и спросил, не соглашусь ли я, поскольку везде обсуждается самоубийство жены министра, написать на злобу дня коротенькую и трогательную статью о переживаниях брошенной женщины.
За вежливой просьбой скрывалась очевидная уловка: продемонстрировать супружеские несчастья заместителя главного редактора газеты-конкурента. Когда я отказалась, предложив взамен провести исследование о том, как трудно быть женой политика, интерес редактора сразу же угас. «Да-да… – увильнул он. – Такими статьями у нас занимаются штатные журналисты».
Как-то вечером на пороге появился Натан с новым чемоданом в руке. С вежливостью незнакомца он спросил:
– Можно войти?
Во мне всколыхнулась волна надежды и отчаяния.
– Разумеется.
Он вошел в прихожую и опустил чемодан. Я видела, что он пуст.
– Хочу забрать свои вещи.
Мои надежды разбились о реальность, и я холодно произнесла:
– Делай как знаешь.
– Хорошо.
Натан поднялся по ступеням в нашу спальню, а я пошла на кухню, где можно было слышать, как он передвигается по комнате. Он открывал и закрывал ящики, бросал на пол ботинки, скрипел стулом. Спустя какое-то время эти звуки стали невыносимы. Я подхватила Петрушку, отнесла ее в гостиную, села в голубое кресло и крепко прижала кошку к себе.
Я пыталась посмотреть на события глазами Натана, увидеть, что же изменилось, что заставило его пересмотреть свою философию – помимо очевидного сексуального интереса.
На двадцатилетие свадьбы Натан пригласил меня в «Ла-Сенса» («Боже мой, – воскликнула Вив. – Да он небось ваш дом перезаложил?»). Он суетился, выбирая шампанское, которое было таким сухим, что во рту у меня защипало. Он поднял бокал.
– Я хочу поблагодарить тебя, моя дорогая Роуз.
Мне казалось, что все должно быть наоборот.
– Это я должна тебя благодарить. Ты меня спас.
Мне не стоило заговаривать об этом – оговорка вышла неприятная.
Натан тут же нахмурился, и я поспешила исправиться:
– Ты спас меня и показал, что такое настоящая, реальная любовь.
– А, – ответил он с мягким интимным выражением лица, которое припасал лишь для меня и детей, – понимаю, о чем ты.
Меня переполняло облегчение оттого, что мы преодолели непонимание, отравляющее любой брак, и достигли этой ступени.
– Я люблю тебя, Натан. Ты это знаешь.
Он наклонился, взял мою руку и поцеловал ее, чтобы скрепить нашу сделку.
Наконец раздался медленный звук шагов и стук чемодана о ступени, и появился Натан.
– Роуз, скажи, когда тебя не будет дома, и я договорюсь о вывозе остальных моих вещей.
Используя меня в качестве трамплина, Петрушка выскочила в сад. Я потерла булавочную головку пореза, который ее когти оставили на моем бедре.
– Значит, Минти все же позволила вторгнуться на ее территорию.
– Как видишь, да.
Я воспользовалась возможностью рассмотреть своего мужа. Кожа свежая, плечи прямые; от него исходило незнакомое мне сияние. Я закрыла глаза и задала вопрос, который мне хотелось задать не раз:
– Неужели я стала настолько нежеланной, Натан?
– Не понимаю, о чем ты.
Я открыла глаза.
– Понимаешь.
– Нет. – В его глазах была доброта, и я испугалась, что он лжет. – Ты все еще… очень милая. – Он натянуто улыбнулся. – И волосы такие же, как прежде. Того же медово-каштанового цвета.
– Тогда почему?
Он засунул руки в карманы.
– Я и сам на себя удивляюсь: никогда бы не подумал, что уйду от тебя.
– Тогда почему, Натан? Обычно твои доводы ясны и продуманны.
Я посмотрела на свои руки, завитки подушечек пальцев – линию сердца, линию жизни. Возможно, я никогда толком не знала Натана. Возможно, он прятал от меня какую-то тайную часть себя. Возможно. Если честно, то и в моей душе были потаенные, темные уголки, о которых ему ничего не было известно.
– Прошу тебя, подумай еще раз. – Натан ничего не ответил, и я сделала еще одну попытку: – Может, это из-за того, что я пошла работать?
