За окном между тем заметно потемнело. Улица опустела, лишь вода в Фонтанке словно встревожилась начинающейся грозой. Вера вдруг, как никогда остро ощутила свое одиночество. Конечно, когда были живы Зоя и Варвара и они вместе жили на Васильевском острове, все было как-то иначе. Может, оттого, что у молодой жены была надежда на будущее, на исполнение своей мечты? Но сейчас нет ни того, ни другого, и ей так одиноко в этой огромной и такой пустой квартире… Вере захотелось почувствовать себя кому-то нужной. Вот если бы у них был сын или дочь, думала Вера, она не стояла бы сейчас у окна и не терзалась бы так. Тяжело вздохнув, она собралась уже отойти от окна, но неизвестно откуда вдруг взявшаяся слабость не дала женщине двинуться с места. Уставившись в одну точку, она застыла, опершись на подоконник.
Внезапно полыхнувшая прямо перед глазами молния заставила Веру зажмуриться. И тут же, словно ожидая этого сигнала, одна из туч лопнула и пошел дождь. Крупные тяжелые капли несколько минут звонко барабанили по стеклу, потом вода полилась сплошным потоком.
Некоторое время еще было слышно, как охает и молится в коридоре Анна Егоровна, затем шум дождя заглушил все звуки.
Гроза подошла совсем близко. Небо буквально трещало по швам. Молнии сверкали уже без перерыва, одна за другой. Вода в Фонтанке пенилась под льющимися с небес потоками воды.
…Заходящее солнце слабо освещало стены монастыря. Александр Иванович торопился, пытаясь закончить эскиз до темноты.
— Вы художник? — услышал он за спиной тихий голос.
Александр Иванович обернулся и увидел стоявшего позади уже знакомого монаха.
— Ваша фамилия Шубин? — неожиданно спросил тот и, не дожидаясь ответа, продолжал: — Я слышал о вас.
Александр Иванович, сбитый с толку такой осведомленностью, недоуменно посмотрел на своего собеседника:
— Слышали обо мне? Но как?..
Монах засмеялся:
— Вы думаете, мы здесь ничего не знаем? Ошибаетесь… Вы здесь зачем? — между тем продолжал собеседник.
— Да вот, приехал посмотреть на здешние прекрасные места… — ответил Шубин.
— Здесь хорошо… — согласился монах. — Благодать…
— Простите, а как вас зовут? — поинтересовался Александр Иванович. — Как мне к вам обращаться?
— Зовите меня Василием…
Время от времени эти встречи продолжались. Бывало это в основном по вечерам, когда с последней службой заканчивался долгий трудовой день монастыря. Сначала они обменивались простыми, ничего не значащими фразами, но со временем находились и более интересные темы для беседы. Монах Василий был человеком необыкновенной эрудиции, с ним можно было обсуждать любые вопросы. После этих разговоров Александр Иванович обычно испытывал какое-то непонятное чувство, совсем как в дни молодости, когда он был студентом. Это было одновременно и странно и притягательно, во всяком случае, он долго потом еще размышлял об услышанном.
Каждый день Александр Иванович уходил в долгие прогулки по острову, и каждый раз вспоминались ему дни, проведенные когда-то на Соловках. В природе обоих архипелагов было много общего. Те же обрывистые скалы, островки, разделенные водой. Вековые ели, тихие бухточки, озера разной величины с гладкой зеркальной поверхностью, четко отражающей леса на берегах. И конечно же небо. Такое высокое, что, казалось, оно существует само по себе, отдельно от всего и представляет собой особый, совершенный мир.
Месяц на острове пролетел незаметно. Александр Иванович отдохнул и чувствовал себя бодрым и помолодевшим.
Как-то после окончания вечерней службы Василий постучался к нему в избу.
— Можно к вам, Александр Иванович? — крикнул он из сеней.
— Конечно, конечно! Заходите, — и Александр Иванович заспешил навстречу гостю.
Пройдя в комнату, Василий явно удивился отсутствию обычного беспорядка. Заметив это, Александр Иванович улыбнулся:
— Да, вот, прибрал все. Завтра — домой.
Усадив гостя, хозяин засуетился возле буфета, доставая кружки.
— Сейчас чайку попьем, — сообщил он.
Пока закипал на старенькой печурке чайник, сумерки становились все гуще. Василий зажег стоящую на столе свечу. Свет был неярким, но его вполне хватало, чтобы отчетливо видеть лицо собеседника.
— Семья-то у вас есть? — спросил Василий, прихлебывая горячий чай.
Александр Иванович молча кивнул.
— Жена? Дети? — продолжал монах.
— Жена, — ответил Александр Иванович. — Детей нет.
Монах с сожалением покачал головой:
— Ну, Бог даст, будут и детки…
Александр Иванович промолчал…
Внезапно внимание Василия привлекла лежащая на столе книга. Он с любопытством повертел ее в руках, потом спросил:
— Откуда у вас эта книга?
— Когда-то давно мне ее подарил один человек, — ответил Александр Иванович.
— А как его звали? — допытывался монах.
— Постников Федор Иванович. А что, вы его знаете?
— Я его ученик. Вернее, — поправился монах, — я был его учеником.
Александр Иванович не знал, что сказать от изумления.
— Простите, — наконец произнес он. — Я могу вам задать один вопрос?
— Я даже знаю какой, — едва заметно улыбнулся монах. — Говорите.
— Почему вы оказались здесь? — Не смог скрыть своего удивления художник.
Монах отвечать не спешил.
— Не хотите сказать? — понял Александр Иванович. — Или думаете, что я вас не пойму?
— Да нет, — наконец заговорил Василий. — Просто я ищу подходящие слова для того, чтобы объяснить. Представьте себе, что наша жизнь — это запутанный и темный лабиринт. Так вот человек без веры обречен всю жизнь ходить по этому лабиринту, мучиться, искать выход и не находить его. Испытывать постоянные разочарования, муки. Страх… Да, страх, потому как он думает, что уже никогда не сможет найти выхода. Трудно ему, понимаете? Он страдает. Но есть вера… Знаете, это как свет в кромешной тьме. Вдруг мелькнет где-то впереди огонек, и человек пойдет к нему с надеждой. А свет все ярче и ярче разгорается — и вот уже выход. Выход к Богу. Так и жизнь человеческая, но есть выход из окружающей его со всех сторон темноты, — выход к свету, к Богу… Для этого мы все и родились…
Неровный свет свечи освещал бревенчатые стены, рисуя на них причудливые узоры. Беседа затянулась. Наконец монах собрался уходить.
Они поднялись и вдвоем вышли в сени. Александр Иванович нащупал в темноте засов, открыл дверь.
— Покойной вам ночи, — пожелал ему Василий. — Храни вас Господь. Прощайте…
— Спокойной ночи… — отозвался Александр Иванович. — До свидания…
Спустившись с крыльца, Василий растворился в ночи. Шубин постоял еще несколько минут, наслаждаясь прохладой и тишиной. А вернувшись в комнату, сел за стол и задумался. Странное дело — монах ушел, а его слова все еще продолжали звучать в ушах… Многое из того, о чем говорил Василий, было непонятно художнику, с чем-то он просто не мог согласиться…
