Снова раздался голос Лоренса:
— Пойди сюда, сядь. Возьми сигарету. Ты ведь начала курить, правда?
Я уселась у камина, не замечая ничего вокруг. Лоренс прикурил сигарету и сунул ее мне между губ.
— Хватит трястись. Лучший способ бороться с шоком — спокойствие. Быть спокойной и вести себя как обычно.
Я согласно кивнула, но руки у меня продолжали дрожать, когда я вынула сигарету изо рта.
— Я уже говорила тебе там, в Камберлендском поместье, и повторяю сейчас — в этом доме всегда творилось что-то зловещее, недоброе. Но я и представить себе не могла, что это касается меня.
— Ты ведь еще не до конца осознала все это, правда, Вера?
— Да. — Я закашлялась. — Не до конца. Я знаю только, что мой отец… — Я остановилась, пытаясь прочистить горло, и Лоренс вмешался:
— Не чувствуй себя слишком несчастной из-за того, что произошло там, — махнул он головой в сторону озера. — Никто так никогда и не сумел доказать, что Хью сделал это специально. Ходило немало пересудов, и даже разразился скандал, но вердикт постановил: «несчастный случай».
Я с мольбой уставилась на Лоренса:
— Все равно ужасно! Может, расскажешь мне об этом? Или я так и буду теряться в догадках?
— Дядя Джеймс постарался на славу, теперь от тебя не так-то легко скрыть правду, — коротко рассмеялся Лоренс, поднялся и начал мерить шагами нашу комнатку, по сравнению с которой он был просто великаном. — Я не вправе рассказывать тебе об этом, Вера, — сказал он. — Это должна сделать твоя мать.
— Но я лучше бы от тебя это услышала, — взмолилась я.
Он остановился в опасной близи от меня и окинул оценивающим взглядом:
— Ты доверяешь мне, так ведь?
— Да, — пошептала я. В этот момент близости щеки мои горели тем же огнем, который обжигал мое сердце.
И все же я никак не могла выбросить из головы ту первую ночь, когда я только что вернулась в Большую Сторожку и услышала разговор Рейчел Форрестер с Лоренсом Бракнеллом. Тогда мне показалось, что и он отвечал ей, как любовник.
Она ясно дала понять, что между ними что-то есть. И это вновь всколыхнуло мои подозрения по отношению к рыжеволосой сиделке с ее животной, я бы даже сказала, скорпионьей красотой, которая по уши втрескалась в Лоренса и с которым она слишком часто проводила время.
Но я не взяла обратно свой ответ на его вопрос. Я действительно в душе доверяла ему.
— Боюсь, что лично я не вправе удовлетворить твое любопытство. Это дело абсолютно не касается меня.
— Касается… нет, правда… — начала я, запинаясь.
— Нет, и я уже говорил тебе, Вера, это жизнь твоей матери. Именно она должна давать объяснения.
Я вскочила на ноги:
— Мама никогда ничего мне не расскажет! Вы все ведете себя со мной как с неразумным ребенком, которому не стоит давать шанса когда-нибудь повзрослеть. Если так и будет продолжаться, мне придется узнать об этом у дедушки… — Я остановилась с полным ощущением того, что снова выставляю себя на посмешище.
— Твой дед — очень больной человек, Вера.
— Я знаю, а эта сиделка не улучшает его состояние… — Я закусила губу, уверенная, что только настраиваю против себя Лоренса. Но к моему глубочайшему удивлению, он произнес:
— Не стоит делать поспешных выводов, даже по отношению к Рейчел, или ко мне, или к кому бы то ни было.
— А что ты хочешь, чтобы я делала? В трех соснах блуждала? Именно так я себя и чувствую!
И тут я почувствовала, как рука Лоренса легла на мое плечо. Даже через платье я ощущала жар, исходящий от нее. Мысли путались, и я была уверена только в одном — как безнадежно и бесповоротно люблю этого человека.
— Потерпи, бедная маленькая Вера! — сказал он, но я сбросила его руку со своего плеча.
— Мне не нужна твоя жалость! — вспыхнула я, но он лишь улыбнулся в ответ. Его забавляли мои детские выходки. Откуда ему было знать, что я просто пытаюсь скрыть свои истинные чувства. Мне хотелось броситься в его объятия и признаться, что ничто не имеет для меня значения, лишь бы он был рядом и я иногда, хоть изредка, могла слышать его голос и видеть его.
И тут я вспомнила, что сказала мне мать как раз перед самым его появлением: «Твой дружок, Лоренс Бракнелл, не особо обрадуется всему этому… Будет опасаться, что сэр Джеймс признает тебя публично и переделает завещание».
Как обычно, не подумав, я дико взглянула на Лоренса и выпалила:
— Мама расстраивается главным образом из-за того, что теперь дедушка может признать меня и что ты… — Я замолчала, ошарашенная своей бестактностью.
Но Лоренс быстро сообразил, что за слова чуть не сорвались у меня с языка. Лицо его ожесточилось, доброжелательность как рукой сняло. Он снова превратился в высокомерного Лоренса, с которым невозможно было нормально общаться и который пугал меня даже в те минуты, когда был особенно очарователен.
— Не думаю, что нам стоит обсуждать эту сторону вопроса, Вера, — отрезал он, — и если хочешь знать, меня это мало волнует. Мой прадядушка должен поступить с тобой по справедливости.
Он развернулся и направился к выходу. Меня вдруг охватил животный страх, что Лоренс уходит не просто из этой комнаты, а от меня…
— Лоренс, постой! Погоди, скажи, что мы останемся друзьями, что ты не возненавидишь меня только потому, что… — И я снова беспомощно замолчала.
Он повернулся ко мне, и легкая улыбка коснулась его губ, хотя я и не была точно уверена, что ее вызвало. Может, простая любезность, а может, жалость — или вообще, безразличие. Я не знаю. Что угодно, подумала я, только не безразличие!
— Мне так жаль, что я вообще зашла в комнату деда. Так жаль! — выпалила я и отвернулась от Лоренса, очень уж не хотелось, чтобы он увидел, как горькие слезы застилают мне глаза. Ничего не различая вокруг, я затушила окурок в пепельнице на столе мамы.
— Да ладно тебе, Вера, не впадай в другую крайность, — холодно произнес Лоренс. — Уверен, все обернется как нельзя лучше и тебе не придется сожалеть о сделанном. Не сомневаюсь, ты доставишь прадядюшке много счастливых минут. Тебя прятали от него только потому, что так хотела тетя Грейс. Она была безжалостной женщиной, а дядя был игрушкой в ее руках вплоть до самой ее смерти. Но он любил своего сына. Насколько я помню, они оба с ума по нему сходили, и от этого им было еще больнее узнать про его дурные наклонности и беспринципное поведение. Вы с ним и вправду как две капли воды. Я подумал об этом сразу же, как только увидел тебя.
— Так ты все это время знал?
— Да, знал, — признался он, но слишком уж тихо и, как мне показалось, без особой радости.
— Так почему же ты не сказал мне прямо, что я — дочь Хьюго Халбертсона?
— Потому что я не имел права. Я поклялся твоей матери. Но были и другие причины… — Последние слова дались ему с большим трудом.
