Конечно, предпочтительней всего для них сейчас было бы снова заняться любовью (по крайней мере это проверенный, надежный способ согревания разнополых организмов в экстремальных условиях). Однако подобная мысль никому в голову почему-то не пришла.
Адель больше всего сейчас мучило, что у нее никак не сохнут волосы. А Эдриана — что она ревнует его к друзьям.
В пятый раз отжав на пол воду с хвоста, Адель смущенно обратилась к нему:
— Слушай, дай мне еще раз свои джинсы и тот свитер. А то я не доберусь до дома в мокрой одежде.
— Зачем тебе вообще добираться до дома? — сказал он. — Я тебе их, конечно, дам, чтобы ты не ходила мокрая. Но никуда не пущу.
— Ну, положим, я не собираюсь и спрашивать.
— Адель, что происходит?
— Ничего не происходит.
— Нет, происходит. Ты ведешь себя очень странно, как-то колюче. Я вижу, что небезразличен тебе, но ты сама бежишь от меня. Я понимаю, что нравлюсь тебе как мужчина, но ты отказываешься сегодня весь вечер… от близости. Почему?
— Тебе на какой вопрос сначала ответить?
— Ни на какой. У меня такое ощущение, что тебя мучают огромные противоречия. Будто ты сама себя в чем-то пересиливаешь или ограничиваешь, а может, даже обвиняешь… Но что случилось за эти несколько часов, пока мы не виделись? Почему изменились наши отношения?
— А у нас с тобой разве есть отношения?
Он снова посмотрел на нее внимательно и вздохнул.
— Интересно, а как ты думаешь, я смогу забыть тебя? Во-первых, эти три дня… Это было просто прекрасно! А самое главное — сегодня, 14 июля 2009 года, я пережил второе рождение благодаря тебе. Ты понимаешь теперь, что я буду помнить тебя всю жизнь и… мы с тобой не имеем права расставаться?
— Вот и хорошо. Значит, тебе нечего бояться, мы еще увидимся. Как минимум я должна буду отдать тебе эти джинсы и свитер.
— Адель, может, все-таки скажешь, что случилось?
— Ничего. — Она еще раз отжала мокрый хвост. — Мне пора.
— Нет. Я тебя не пущу, пока ты не объяснишь. — Он подошел к ней и заслонил собой выход.
Она вздохнула.
— Эдриан…
— Адель…
— Хорошо. Я скажу.
— Говори. Мне потом тоже надо будет тебе кое-что сказать.
— Я тебе все наврала. Все — от первого до последнего слова. Эдриан, я… Отпусти меня, в общем, мне очень стыдно.
Он взял ее за плечи и заглянул в лицо.
— Подожди, не понимаю. Что ты наврала?
— Все. Все про себя, кроме своего имени.
Он наклонил голову набок.
— Зачем?
— Не знаю. Потому что боялась… Я не знаю почему. Я должна была тебе сразу все рассказать. Я же всегда веду себя как ребенок. Ну помнишь аэропорт? Ты же сам так сказал.
Он смотрел на нее и молчал.
— Эдриан, если я останусь… я боюсь очень сильно к тебе привязаться. Получилось так, что это не только физическое влечение, в каком-то смысле ты стал дорог мне…
— Но ты тоже мне дорога. — В его голосе она услышала новые, незнакомые ранее ноты. Какая-то особенная мягкость появилась в нем. — И ты сегодня вернулась ко мне. Я думал — насовсем.
Она вымученно улыбнулась, вспомнив, как он обнимал Шерри.
— Я же тебя обещала научить плавать. Поэтому, наверно, и вернулась. Миссия моя не была выполнена до конца… что-то в этом духе.
— Ты говоришь какие-то нелепые вещи.
— Вовсе нет. Это ты совершаешь нелепые вещи: зачем ты вообще поплыл — ты же боишься?
— Ты жалеешь, что пришлось окунаться ночью из-за меня?
— Я сейчас обижусь.
— Тогда не говори глупости про миссию и прочее. Ты вернулась, потому что хотела видеть меня. И я тоже хотел видеть тебя и не хотел отпускать. Поэтому и поплыл на другой берег.
— Неизвестно куда и неизвестно к кому! Это глупо.
— Так же глупо, как и твое теперешнее бегство.
— Эдриан, прости. Наша сказка закончилась, мне пора в другую. — Она снова вспомнила его шепот с Шерри. Так, наверно, у него будет со всеми женщинами, а ей придется вечно ревновать… Нет, эта роль не для нее.
— Кто ты такая, Адель? — прошептал Эдриан. — Кто ты? Русалка? Волшебница? Почему мне с тобой хорошо, а без тебя так пусто и плохо? Почему мы так странно встретились и никак не расстанемся? Нас сводит сама судьба. Ты так не думаешь?
— Ты же сам сказал — Русалка. Помнишь сказку? Бедная несчастная девушка, которая отдала жизнь за любовь, а взамен не получила ничего. Я не хочу, чтобы это произошло со мной. Поэтому ухожу.
Он положил ее голову себе на грудь и поцеловал в волосы.
— Ты моя маленькая глупая девочка. Ты боишься полюбить меня?
Она зажмурила глаза и проговорила, с трудом разжимая зубы:
— Эдриан, ты что-то мне хотел сообщить?
— О чем?
— Не знаю. Ты говорил: «Мне потом тоже надо будет тебе кое-что сказать».
Он отпустил ее, немного помолчал, потом заговорил:
— Я хотел сказать «спасибо». Я ведь так этого и не сделал, кажется.
— Сделал. В самом начале.
— Ну, все равно. Спасибо. Ты спасла мне жизнь. И, кажется, я после этого буду гораздо меньше бояться плавать.
— В самом деле?
— Да. Особенно если представить, что ты плывешь рядом. Потому что с тобой мне лучше, чем без тебя, и не только в воде. А теперь, если так хочется, уходи. Я не стану тебе в этом мешать.
Она поднялась на носочки и аккуратно поцеловала его в щеку.
— Пока.
— Пока.
На лесной дороге было светло. И совсем не страшно. Она напрямую прошагала к своему дому и подумала, что могла бы спокойно дойти сейчас и до того берега. При желании можно дойти пешком куда угодно и когда угодно. Сейчас ей было просто холодно, и все. Сейчас ей просто хотелось спать.
А Эдриан еще долго стоял возле окна. Он догадался, что она пошла не на тот берег Он о многом догадывался и раньше, а теперь, когда она сказала, что «все наврала от первого до последнего слова», окончательно понял.
Но зря она корила себя за ложь, ибо для него это было совсем не главным. Главным было теперь другое.
Проведя ладонью по темному стеклу, как будто погладив ее силуэт, двигавшийся к соседней вилле, он почувствовал, как защемило сердце. Сейчас ему захотелось догнать ее, быть с ней всегда-всегда — с ее забавной самоуверенностью и таким детским непобедимым оптимизмом, с этими нелепыми «розыгрышами»… Его повлекла к ней какая-то непреодолимая окрыляющая сила. Он знал: без этой девушки в жизни его будет пусто и гулко, как было пусто и гулко в доме, когда она ушла. Она спасла его сегодня. Она — Русалочка?
