— Странно, что ты стала вдруг такой рассудительной. Обычно ведь не прочь поязвить, даже позубоскалить.
— Когда речь заходит о важных вещах, я сама серьезность, — торжественно произносит Элли, вставая. — Сварить еще кофе?
— Свари, — прошу я, кладя ноги на соседний стул.
Элли открывает буфет, достает пакетик с молотым кофе, на миг замирает и снова садится, будто забывая, что собралась сделать.
— В каком смысле? — спрашиваю я.
Усмехаюсь.
— Сейчас он с шикарной блондинкой, им лучше не мешать.
— Эх! — Элли в отчаянии взмахивает рукой, в которой держит пакетик, чуть не просыпая кофе. — Если бы ты не отколола такой номер… — она кивает на мою черноволосую голову, — тогда он бы и не посмотрел на эту блондинку.
— Неизвестно… — тихо говорю я, отворачиваясь, потому что к глазам снова подступают слезы, а я больше не хочу выть при Элли.
— Еще и как известно! — уверенно заявляет она. — Он был от тебя без ума, а ты взяла и все испортила!
Был… — эхом отдается в моей голове. Интересно, окончательно ли убили моя злость и глупость его светлое чувство?
— Тогда, может, позвонишь завтра, а, Келли? — более ласково спрашивает Элли.
Я решительно качаю головой.
— Нет.
10
Просыпаюсь утром с тяжестью в груди и с горьким чувством утраты, вспоминаю вчерашний день, яснее, чем когда-либо сознаю, что я до сих пор не простилась с детством, и упрямо сжимаю губы.
Нет, Максуэллу звонить рано. Надо повзрослеть, доказать на деле, что я могу быть другой, и уж потом… Как следует поступить потом, я еще не знаю. Но говорю себе: если нам с Максуэллом суждено быть вместе, мы еще непременно встретимся.
Задумываюсь. Нет, встречу я устрою сама, когда почувствую себя взрослой решительной женщиной. Хотя бы для того, чтобы попросить прощения.
Итак, у меня начинается новая жизнь. Сегодня суббота, о поисках работы нечего и думать, но можно, не теряя времени даром, заняться другими делами, чтобы не отвлекаться на них в понедельник. Во-первых, убраться в квартире. Во-вторых, пересмотреть гардероб и пополнить его одеждой, в которой можно чувствовать себя комфортно и уверенно хоть на собеседованиях, хоть на новом рабочем месте. В-третьих, не мешает сесть и хорошенько подумать о том, как жить дальше, наметить некий план.
За уборку я хватаюсь с необыкновенным рвением, и работа спасает от страшной тоски. Заканчиваю пылесосить и чистить во второй половине дня, принимаю душ, надеваю белую майку и джинсы и с тайной надеждой смотрю на экранчик сотового: вдруг он звонил, а я не услышала?
Увы. Максуэлл и не думал со мной связываться. Еще бы! Я на его месте вообще вычеркнула бы такую, как я, из памяти. Мне делается страшно, но я отчаянно борюсь с хандрой. Для этого, громко напевая, иду на кухню и варю кофе.
Звучит мелодия сотового. Я так стремительно вылетаю в прихожую, что чуть не переворачиваю на себя кофеварку и задеваю ногой табуретку — она с грохотом падает. Вбегаю в спальню, хватаю телефон и смотрю на экран.
На нем высвечивается папин номер. У меня падает сердце. Никогда прежде звонок отца так не огорчал меня.
— Привет, пап!
— Здравствуй, золотце! Как дела?
Я делаю глубокий вдох с намерением хоть в общих чертах рассказать отцу о своих бедах, но тут в моей голове будто щелкает переключатель и я вспоминаю, что поклялась себе жить совершенно по-новому.
— Дела? Хорошо, — как можно более весело говорю я.
— Голос бодрый, — отмечает папа. — Значит, все правда неплохо.
Я на миг зажмуриваюсь и, несмотря на боль, тихо радуюсь. Первое испытание я, можно сказать, прошла. Прежняя Келли Броуди думала в первую очередь о себе, а нынешняя — не желает понапрасну расстраивать отца. У него и своих тревог хватает.
— Как у тебя с работой?
— Хорошо. — Со смехом рассказываю про ложный сигнал о пожаре. — Нам уже дали команду освободить здание, когда выяснилось, что это ложная тревога.
Отец тоже смеется.
— Весело. Значит, ты теперь в отпуске?
— Ага.
— Отдохнуть не планируешь?
Я сейчас одержима идеей твердо встать на ноги, не желаю терять ни дня.
— Нет.
— Что ж, — со вздохом говорит отец, — решай, конечно, сама… Но я, признаться, надеялся, что вы хоть на недельку куда-нибудь выберетесь.
Вы! К моему горлу подступает ком, но я глотаю его и, чтобы не заплакать, больно кусаю губы.
— А мы с Ниной уезжаем в следующую субботу, — произносит отец.
Мне на ум приходит мысль: мама и папа, хоть и большую часть жизни прожили, воспитали дочь и, казалось бы, уже не особенно нуждаются в любви, нашли себе других милых. У меня же… Я останавливаю себя, сознавая, что во мне вновь говорит избалованный вниманием ребенок, на миг закрываю глаза и заставляю себя отбросить бессмысленное хныканье и порадоваться за папу.
— Наконец-то ты отдохнешь, — говорю я. — Давно бы так.
Отец негромко и счастливо смеется.
— Это все Нина. Если бы не она, я бы и в этом году обошелся без отпуска.
Я впервые в жизни, к своему великому удивлению, мысленно благодарю судьбу, что папа не один.
— Послушай! — восклицает он. — А может, нам сегодня снова поужинать вместе?
— Гм… — Я теряюсь.
— Или у вас другие планы? Если так, говорите прямо, мы не обидимся.
На миг задумываюсь. Врать, будто у нас с Максуэллом все отлично, тоже нельзя. Потом все равно выяснится правда, да и не умею я лгать отцу. Надо сказать, что мы разошлись, но по возможности беззаботным тоном.
— Папа, у нас с Максуэллом… — Чувствую, что мой голос сейчас задрожит, и резко умолкаю.
— Что? — с тревогой спрашивает отец.
— Понимаешь… Как бы это объяснить…
Суматошно подбираю нужные слова, стараясь не замечать острую боль в сердце. Где-то в глубине сознания настойчиво звучит: если бы не твой эгоизм, вы снова поехали бы ужинать вчетвером. Потом Максуэлл пригласил бы тебя к себе…
Нет! Я кручу головой. Об этом сейчас думать нельзя.
— Я вдруг поняла, что не могу быть уверена… В общем, неизвестно, нужно ли нам встречаться…
— Вы что, расстались? — тихо спрашивает отец, явно стараясь скрыть, что он огорчен.
— Да, но, может, только на время, — изворачиваюсь я. — Просто кое-что произошло, по сути мелочь, но мы почувствовали, что какое-то время нам лучше не видеться… — Бесшумно вздыхаю.
