Я никогда не говорил тебе, что я люблю тебя. И теперь у меня больше не будет такого шанса. Только на бумаге, холодными печатными буквами, которые ничего не выражают. Слишком мало. Слишком поздно.
Я люблю тебя, моя милая детка. И я так горжусь тобой, черт побери. И твоя мать гордилась бы тобой тоже. Ты самое лучшее, что совершили мы с Мэри-Элизабет за долгие годы совместной жизни. В тебе соединилось самое лучшее от нас двоих.
Твой отец,
Эверетт Кинкейд».
Надя яростно заморгала, чтобы смахнуть набежавшие на глаза слезы. Перед ее взором замельтешили какие-то белые снежинки. Лукас вынул носовой платок. У него с собой всегда была парочка, на всякий случай.
Надя промокнула глаза.
— Сколько раз я хотела услышать это! Мои родители любили меня!
Лукас обнял ее за талию.
— Я же говорил, что тебя просто невозможно не любить, принцесса.
— Но мой отец так и не объяснил причину, по которой он решил отдать все «Марди Грас», а не нам.
— Может, в моем письме есть ответ? — и он вскрыл конверт, вынув всего лишь один листок.
«Стоун,
я ошибался насчет своих детей. Но больше всего я ошибался насчет тебя. И чуть было не потерял свою единственную дочь.
Ирония судьбы, да? В попытке избавиться от тебя, я чуть было не уничтожил человека, который был всем для меня, который так напоминал мне мою дорогую жену.
Да, как ты уже догадался, все эти годы я пристально следил за твоими успехами. Я так надеялся, что рано или поздно ты оступишься, но ты всегда был на высоте.
Стоун, ты хитрее меня. Учти, далеко не о всех я могу так сказать. Твои амбиции и ум напомнили мне меня самого в молодости. Однако ты умнее и терпеливее. И уж если рядом с тобой нет отца, который бы тебе это сказал, то скажу я: ты просто молодец! Тебе некого за это благодарить, ты добился всего сам.
Для тебя всегда на первом месте была семья (да, я знаю, по какой причине тебе пришлось взять у меня деньги), и это показало мне мою ошибку. Я был не прав, разлучив вас с Надей. Ты доказал мне, что ты умнее и благороднее. Ты не потратил эти деньги. Ты умело пустил их в оборот, а потом обратил против меня же. Снимаю перед тобой шляпу.
Уверен, если бы я не так тщательно следил за твоими действиями, ты бы наверняка меня разорил еще раньше. У меня и без того было столько проколов! Жаль, что я не увижу, чем все это закончится и кто победит, но я уверен: у моих детей моя же хватка, и они наверняка зададут тебе жару!
Предвкушаю великую битву.
Если тебе доведется ознакомиться с условиями моего завещания (а я просто уверен в этом), ты поймешь, как тебе легко заполучить мою компанию. И если ты читаешь это письмо, значит, ты сыграл честно. Я дал тебе второй шанс завоевать мои деньги и мою дочь. Ты поступил правильно. Я преклоняюсь перед мужчиной с крепкими принципами, для которого не существует кривых дорожек.
Я хочу попросить прощения у тебя, Лукас, за то, что играл с тобой нечестно.
Мне так нравилось наблюдать за тем, как Надя дает отпор твоей «Андвари». Я гордился ей. Мне так нравилось наблюдать, как вы оба сражаетесь, не зная противника в лицо.
Хотел бы я увидеть завершение этой битвы, уверен, это будет еще тот праздник жизни!
Береги мою дочь, Стоун, Люби ее и любого ребенка, которого вы решите усыновить. А если ты этого не сделаешь, я восстану из могилы и буду являться тебе в кошмарах, учти!
С уважением,
Эверетт Кинкейд».
Услышав последнее предложение, Надя разразилась хохотом. Утерев слезы с лица, она сияла улыбкой.
— А что, вполне в духе моего отца.
— Значит, он все знал с самого начала. Ее беспокоила лишь одна строчка письма.
— Он хотел, чтобы мы усыновили ребенка.
— Принцесса, я счастлив рядом с тобой в любом случае.
— Но мы всегда хотели настоящую семью. Ты бы был таким хорошим отцом.
Он нежно погладил ее по щеке, и всего лишь один любящий взгляд успокоил ее.
— Мы поступим, как ты захочешь. Но помни: пока мы с тобой рядом, моя жизнь полна счастья.
