— Вы говорили о двух причинах своего визита, сэр Даррелл, — напомнила миссис Шенфилд после паузы. — Какова же вторая?
Видно было, что Даррелл с усилием вытащил себя из угрюмого провала. Он тихо произнес:
— Я приехал просить об услуге, мадам, чтобы на какое-то время вы оставили моего сына под своим кровом. Едва ли возможно взять его в гостиницу.
— Не волнуйтесь об этом, сэр! — Интонация, с которой произнесла Элизабет эти слова, совершенно не соответствовала их доброжелательному смыслу. — Ребенок, естественно, останется под нашей крышей, пока вы не наладите свой дом.
— Вы неправильно поняли меня, миссис Шенфилд. — Голос Даррелла был начисто лишен выразительности, как будто он специально постарался исключить любые эмоции. — Я не намерен оставаться в Конингтон-Сент-Джоне. Как только будут завершены некоторые дела, я вернусь в Кент и заберу мальчика с собой. Его бабушка, леди Мордисфорд, очень хочет ухаживать за ним.
Черити сидела сосредоточенная, совершенно недвижная, чуть стиснув лежащие на коленях руки. Она оцепенела — первая реакция на смертельную рану. Ее состояние выдавали только расширившиеся как от удара глаза да внезапная бледность. Миссис Шенфилд, бросив взгляд на нее, а затем на каменное лицо Даррелла, быстро и верно оценила ситуацию. Значит, девушка не лгала, когда говорила, что ничего не знает о намерениях Конингтона.
— Не сомневаюсь, это мудрое и достойное решение, сэр, — благосклонно сказала она. — Для леди Мордисфорд будет утешением лелеять и воспитывать сына своей дочери. Что же касается вас, сэр Даррелл, то вполне понятно, что вам не хочется возвращаться в те места, где так много болезненных воспоминаний.
Никто не обратил внимания на Черити. Она медленно встала и пошла вперед, пока не оказалась лицом к лицу с Дарреллом, который тоже поднялся.
— Ты ведь не сделаешь этого? — прошептала девушка.
Он опустил голову, как будто не мог вынести ее обвиняющего взгляда, и тихо ответил:
— Я должен был сказать тебе сегодня утром и не сделал этого только из трусости. Прости меня!
Несколько секунд Черити стояла, молча глядя на него, а потом резко отвернулась. Даррелл попытался удержать ее, но Черити, отбросив его руку, пронеслась через холл и поспешно поднялась по лестнице, спотыкаясь на каждой ступеньке.
— Прошу вас простить эту невежливость, сэр Даррелл! — проговорила невозмутимая миссис Шенфилд. — Черити очень привязалась к ребенку, но когда она привыкнет к мысли о его отъезде, то поймет, что вы поступаете ему на пользу.
Даррелл словно и не слышал ее. Он стоял, ухватившись рукой за спинку стула, и обеспокоенно смотрел вслед ушедшей Черити. Мертвую тишину нарушил полный укора голос Сары:
— Как вы могли сделать с ней такое? Разве можно быть таким жестоким?
— Сара, замолчи!
Пораженная поведением дочери, миссис Шенфилд одернула ее, но Сара была не в том настроении, чтобы повиноваться. Вскочив с табурета, она подлетела к Дарреллу. Щеки у нее пылали от расстройства и негодования.
— Нет, я не стану молчать! Потерять ребенка! Да у Черити сердце разорвется! Неужели вы не понимаете, сэр Даррелл, что она жила только для него с того самого момента, как он появился на свет? Вы жестокий и неблагодарный человек, и для всех нас было бы лучше, если бы вы вообще не вернулись!
Сара крутанулась, взмахнув юбкой, и побежала вслед за своей кузиной. Миссис Шенфилд, вне себя от эдакой выходки, вознамерилась остановить ее, но Даррелл торопливо сказал:
— Не нужно, пусть идет, и умоляю вас, мадам, не браните ее за эти слова. Ни одно обвинение не было таким справедливым, я это заслужил! — Он помолчал и добавил: — Теперь я откланяюсь. Вновь приношу вам обоим искреннюю благодарность за все, что вы сделали.
Он сухо поклонился и быстро вышел. Когда замер звук его шагов, Джонатан Шенфилд поднял голову и холодно посмотрел на жену.
— Гордый Конингтон унижен и изгнан из места, которое носит его имя! — произнес он угрюмо. — Радостная новость для тебя, Элизабет, будет что сообщить сыну.
Миссис Шенфилд это не задело. В уме она уже составляла фразы, которые вскоре напишет Джонасу, рассказывая ему об этом неожиданном и окончательном поражении человека, которого они оба считали врагом. Она предупредит Джонаса, чтобы он не возвращался из Плимута, пока Даррелл не покинет Конингтон-Сент-Джон навсегда. С тех пор как закончилась война, ее постоянно преследовал кошмар, что вот вернется Даррелл и найдет способ рассчитаться с Джонасом за разрушение своего поместья. Но кажется, отвага Конингтона утрачена вместе со всем прочим. Даррелл уедет и заберет с собой ребенка. Само существование этого малыша по какой-то причине, о которой она не могла даже догадываться, ее сын воспринимал как личное оскорбление. Ну, теперь Джонасу будет спокойно дома.
Эти приятные размышления привели миссис Шенфилд в такое доброжелательное расположение духа, что она решила не наказывать Сару за дерзость и даже позволила ей провести остаток вечера с Черити. Ну и пусть! Черити ведь тоже потерпела поражение. Всего за несколько минут в холле Элизабет отомстила одновременно и той смуглой непокорной девчушке, которую она никогда не любила, и женщине, чье сдержанное, терпеливое поведение и презрительный взгляд так часто вызывали в ней ярость.
Сара в порыве любви и сострадания примчалась за Черити в детскую и была весьма озадачена, обнаружив, что она играет с малышом, словно бы ничего не случилось и ей неведомо, что его собираются отнять у нее и увезти на другой конец Англии. Сара пришла утешать, а вместо этого уселась играть с ними вместе. И если за смехом Черити скрывалось отчаяние, то она отказывалась признаться в этом.
Только ночью, когда весь дом погрузился в сон, Черити наконец дала себе волю. Сколько лет она жила одной мыслью о том дне, когда Даррелл вернется домой и разделит с ней бремя надежд и тревог. И вот этот день настал и прошел, а она лишилась всего и осталась в полном одиночестве, у нее отняли даже надежду. В Конингтон-Сент-Джон вернулся чужой человек, и мгновения близости в то утро, среди руин сгоревшего дома, оказались иллюзией, как и все остальное.
Когда серый рассвет прокрался на небо, Черити встала и оделась. Маленький Даррелл еще крепко спал в узкой кроватке у другой стены. Она с любовью склонилась над ним, пытаясь не думать о тех днях, когда ей придется просыпаться в одиночестве. При этой мысли она испытала почти физическую боль. Черити не могла смириться с мыслью о неминуемой разлуке с этим ребенком, которого она так горячо любила: он и сам по себе просто чудо, а кроме того — сын Даррелла…
Она тихо вышла из комнаты, не разбудив малыша. Ведь няня находится поблизости, она присмотрит за ребенком, когда он проснется. Черити тихо скользнула по ступеням, как часто делала по утрам, и вышла в конюшенный двор. Вставало солнце, но белый густой туман, предвестник жары, окутывал окрестности, а трава в парке была еще мокрой от росы.
Черити брела бесцельно, слепая к красоте вокруг, и очнулась только в дальнем конце рощи. Деревья поредели, и черный остов Конингтона неясно вырисовывались сквозь клочья тумана. Ничего удивительного, что Даррелл уезжает, не желая постоянно иметь перед глазами это унылое напоминание об утратах. Но эта мысль не содержала в себе утешения, так как его выбор не был результатом шока и горя. Он приехал домой, не имея намерения остаться.
