— Вы, ваше сиятельство, сию же секунду отправитесь в кровать! А завтра утром я первым же делом пошлю к барону с просьбой, чтобы он выделил мне одного из своих людей для ухода за вами. И чем скорее вы выздоровеете и уберетесь из этого дома, тем лучше!
В мгновение ока старуха подхватила его под мышки и поволокла к кровати. Чарити подлетела с другой стороны, стала помогать. Леди Маргарет тут же остановилась и злобно воззрилась на внучку поверх лежавшего тюком виконта.
— А ну отпусти его! — потребовала старуха.
— Нет.
И они взгромоздили виконта на кровать вместе, и потом вдвоем зашивали порез на его ступне, в гнетущем молчании. Когда они затворили за собой дверь спальни, леди Маргарет повернулась к внучке. Глаза старухи сверкали, с языка готовы были сорваться гневные слова. Долгое время они смотрели друг на друга, понимая, какие грандиозные перемены произошли в их жизни.
— Нет никакой необходимости посылать к барону. Не надо нам чужого человека. Я прекрасно сама позабочусь о его сиятельстве.
Бабушка скроила сердитую мину, сверкнула глазами, но, поразмыслив, сочла за благо промолчать. Девушка дошла уже до конца коридора и слышать старуху не могла, когда та прошептала:
Глава 8
На следующее утро старый Мелвин принес виконту на завтрак жиденькую овсянку, молоко и пустой чай. После ряда препирательств старик позволил виконту есть самостоятельно… или не есть вообще. Не похоже было, чтобы его сиятельству пришлось по вкусу меню, которое леди Маргарет вздумалось составить в это утро.
К тому времени, когда Чарити явилась с большим чайником горячей воды для омовения раненого, голодный Рейн, которого к тому же начал мучить зуд, не желал видеть никого, а менее всего эту девушку. Она все время рвалась помогать ему, и само присутствие Чарити оказывало на Остина столь расслабляющее влияние, что он провел очень беспокойную и неприятную ночь в борьбе с плотскими страстями, которые ему с трудом удалось свести к мертвой зыби, а также предаваясь моральному самобичеванию, потому как нельзя было допускать, чтобы отношения их стали настолько личными, вплоть до физического контакта. И не важно, что девушка не видела в этом ничего особенного: она была неискушенная девица. И снова он нашел прибежище в грубости.
— Я сам буду мыться! — раздраженно заявил он. — Поставьте этот дурацкий таз сюда, на кровать, между подушек, и я все сделаю сам!
Она выполнила его столь нелюбезно высказанную просьбу и встала рядом, глядя на него нежными глазами, в которых была тревога. Не желает ли он, чтобы она вызвала сюда Мелвина, который помог бы ему с бритьем? Его отказ был куда менее любезен, чем ее предложение. Не желает ли он, чтобы его ожоги были снова смазаны гусиным салом? Он сердито сверкнул на нее глазами и заявил, что ожоги уже не болят, что было не совсем правдой. Она предложила проверить, не надо ли сменить повязку на порезанной ступне, и он мертвой хваткой вцепился в простыню, закутавшись в нее до подбородка, словно желая сказать: «Вот только попробуй тронь меня!» Она еще постояла так, отчего он почувствовал себя страшно уязвимым, к тому же ему стало стыдно — и за свои порывы, и за свое дурное расположение духа. Ну почему эта девушка всегда готова помочь и отчего она, черт возьми, кажется ему такой желанной?
— Могу ли я еще что-нибудь сделать для вас? — спросила она после того, как его бритвенные принадлежности были принесены на кровать.
— Вы можете принести мне какую-нибудь сносную еду, — заявил он ворчливо. — Бифштекс побольше, или вареную курицу под устричным соусом, или рагу из телятины.
— Боюсь, этого никак нельзя. Сегодня вам полагается только жидкая пища, тут бабушка тверда, как алмаз. Надо дать вашему желудку время приспособиться.
— Мой желудок отдаст концы, прежде чем завершится процесс приспособления, если я сию секунду не получу какую-нибудь сносную пищу! Лосось, форель, ну хоть морской язык или фрикасе из телятины, и пирог с гусиными потрохами…
Она только покачала головой.
— Тогда овощной пудинг и сладкое мясо, приготовленное на топленом сале!
И снова отрицательное покачивание головой.
— Ну хоть пирог по-деревенски, и горошек с маслом, и макароны. — У него даже слюнки потекли. — Торт со взбитыми сливками, вином и сахаром или сладкий пироге ягодами!
Опять безрезультатно.
Открытие, что эта изящная ангелоподобная блондинка способна проявлять столь же адское упрямство, что и ее рехнувшаяся бабушка, поразило его. Отчаявшись, он прибег к последнему средству и принялся требовать то, что и в самом деле было предметом его желаний.
— Хорошо, тогда подайте мне фруктов! Принесите мне бананов — я не могу без них!
— Я никогда не видела бананов, — невозмутимо ответила девушка, тщетно стараясь сдержать улыбку, от которой подергивались уголки ее рта.
Выйдя в коридор, Чарити помедлила у двери, подавляя в душе порывы услужливости. Подобный тон ее подопечного встревожил Чарити, но тут ей припомнилось ее вчерашнее озарение; ну конечно, он грубил, когда защищался. Но почему ему вдруг вздумалось защищаться от нее? Она ведь пыталась помочь ему, распространить на него свою везучесть. Но пожалуй, она слишком уж далеко зашла.
Она собиралась спуститься вниз, но, подойдя к лестнице, наткнулась на Вулфрама, который лежал развалясь на верхней ступеньке. Пес явно все еще дулся за вчерашнюю нахлобучку. Чарити склонилась к псу, принялась ласкать его, и тут ей в голову пришла прекрасная идея.
— Пойдем-ка со мной, Вулфи. — Вместе с псом она пошла обратно по коридору, остановилась возле двери в комнату виконта и, прижав пальчик к губам в знак того, что следует соблюдать тишину, сказала псу:
— Тсс. Я хочу, чтобы ты вошел в комнату и лег у изножья кровати. Если ему понадобится помощь, беги сразу за мной. Понял?
Вулфрам выпятил грудь, и единственное его ухо стало торчком. Пес готов был сделать что угодно ради мисс Чарити.
Она приоткрыла дверь, еще раз приложила пальчик к губам — пес бесшумно скользнул внутрь, подбежал к кровати и улегся в изножье. Лежать было скучно, и, чтобы развеяться, пес стал принюхиваться и разбираться в окружающих запахах.
Овсянка. Итак, тому, кого люди именовали «ваше сиятельство», на завтрак подали овсянку. Пес принюхался снова. И молоко. Он облизнул пасть, лишенную половины верхней губы, и некоторое время раздумывал, не оставили ли здесь грязную посуду. Впрочем, пес знал, что едва ли старый Мелвин не уберет хоть что-нибудь. Еще шли слабые запахи от ночного горшка, которым совсем недавно воспользовались. Не слишком интересно. Пес беззвучно зевнул и унюхал смрад от бинтов, должно быть, кровавых… Фу! Но тут все запахи захлестнула громадная накатившая волна какого-то древесного, сладковатого аромата, который так и дразнил обоняние. И шел этот дух словно бы от самого человека. Необходимо было обнаружить источник столь дивного благоухания!
