Это напомнило ей о том, что необходимо еще что-то сказать, что-то очень трудное. Она всегда отдавала свои долги, а теперь не могла. Она заставила себя заговорить, хотя ей пришлось опустить при этом глаза.
— Мне очень жаль, что так проходит наш медовый месяц, — произнесла Аннабелла без всякого выражения. — Но вскоре я смогу быть вам женой… во всех смыслах…
Она подняла глаза, и прежде чем Майлс сумел овладеть собой, успела заметить на его лице выражение некоего отторжения.
— Вы просите прощения? — спросил он, и его выражение смягчилось. — Но вам не за что просить прощения. И я вполне мог оказаться на вашем месте. Что до ваших супружеских обязанностей, прошу вас поверить, что я согласен подождать, пока вы не поправитесь.
Но промелькнувшее на его лице выражение неприятия уже сказало ей все. Его приводила в ужас сама мысль о физической близости с ней.
— Ну вот! Я совсем не хотел, чтобы вы снова начали плакать. — Он взял ее за руку. — Скажите мне, вы утомились? Неудивительно. Вы слишком быстро идете на поправку. Отнести вас наверх?
Она кивнула.
Майлс сгреб ее в охапку и понес по лестнице. Аннабелла крепко обняла его за шею. Не потому что боялась, что он ее уронит, а потому что не хотела, чтобы ему было тяжело… и потому что поняла, как это приятно.
Он нес ее так бережно, что это опять вызвало у нее эти треклятые слезы. Она спрятала голову у него на груди. Под кончиками пальцев Аннабелла почувствовала мягкие и чистые волосы у него на груди. Она вдыхала его запах: лимонного мыла и его собственный, не поддающийся описанию, пленительный аромат.
Взгляд Майлса был прикован к лестничным ступенькам, когда они поднимались, и она принялась исподтишка наблюдать за ним. Темные ресницы были короткими, но очень густыми. Раньше она этого не замечала. Но ведь раньше она и не рассматривала его так внимательно или, скорее, в упор, возможно, оттого, что во время их помолвки она мало обращала на него внимания, так и не позволив себе задуматься над тем, что она действительно выходит за него замуж. Возможно, еще и потому, призналась она себе сейчас, что она ощущала неловкость, встречая живой, понимающий взгляд его серо-голубых глаз.
Он очень привлекательный мужчина, вновь подумала она и удивилась, какие глупости приходят ей в голову. Конечно, он кажется ей привлекательным! Ведь кроме него здесь нет мужчин. Но он-то здесь, и он не только внешне привлекательный, но и добрый, порядочный мужчина, раньше она никогда по-настоящему не осознавала этого. Как же ей повезло… повезло ли?
— Что, опять слезы? — чуть хрипло спросил он. — Ну, ну, миссис Фарроу сварит вам один из своих восхитительных эликсиров, и вы глазом моргнуть не успеете, как снова почувствуете себя хорошо. Вы так быстро и так хорошо поправляетесь, это всего лишь небольшой рецидив. Ну все, все, — начал он успокаивать ее тихим проникновенным голосом, — не надо столько плакать, а то нас сейчас смоет вниз по лестнице…
Аннабелла перестала плакать и засмеялась. Но ее смешок был искусственным. Он говорил с ней как с ребенком. Сколько же времени пройдет, задалась она вопросом, когда он снова будет смотреть на нее как на женщину? Если вообще будет.
— Я люблю танцы не меньше, чем рыбалку, — сказала она.
Он замер, посмотрел на нее и поднял брови.
— И театр, как вам известно, а еще я люблю читать романы Минервы Пресс, но этого вы пока не знаете. Еще мне нравятся поросята из марципана, а если говорить о поросятах, то я сама, как поросенок, не могу удержаться от обжорства, если передо мной банберийская слойка с изюмом и цукатами или пирог со смородиной. Спрашивайте меня о чем угодно, Ма…
Она собиралась произнести: «Спрашивайте меня о чем угодно, Майлс». Но запнулась на полуслове, осознав, что никогда не обращалась к нему по имени. Она вышла замуж за человека, который был ей чужим, она даже в постель легла с чужим человеком, и таким он мог остаться для нее навсегда. Возможно, ему больше не захочется иметь с ней интимную близость, но, конечно, чувство долга возьмет верх над нежеланием заниматься любовью с непривлекательной женщиной.
— В чем дело? — спросил он.
Она сильно затрясла головой, боясь разрыдаться. Все это было правдой, и она досадовала на саму себя, и ей было стыдно, что глаза у нее на мокром месте. Но от всего этого у нее в глазах появилось еще больше слез.
— Ну хватит, хватит! — сказал он и двинулся вверх по лестнице. — Вам пора в постель, миледи. Скоро вам станет лучше, и, как только это произойдет, мы отправимся домой. В любом случае мы не собирались задерживаться здесь надолго. Поверьте мне, вы лучше будете чувствовать себя, как только мы окажемся у меня… у нас дома, в моей семье.
Охвативший Аннабеллу испуг вмиг высушил все ее слезы.
— Говорю вам еще раз, на щеках у вас румянец, синяки сошли, вы можете смотреть на себя без всякого содрогания, — сказала миссис Фарроу Аннабелле. — Вы поправляетесь гораздо быстрее, чем вам кажется.
Аннабелла отвернулась от зеркала и молча оттянула платье, показывая, как оно стало ей велико.
— Едва ли имеет смысл ушивать его, поскольку скоро все ваши платья будут вам впору, — невозмутимо сказала миссис Фарроу.
Аннабелла пристально посмотрела на нее и демонстративно сорвала с головы свой кружевной чепец. На голове уже появился темный пушок, который больше походил на тень, чем на волосы.
Выражение лица миссис Фарроу не изменилось.
— Да, они отрастают. И уже начинают виться.
— Да, очень привлекательно. Выглядит точь-в-точь как прежние волосы, только не такие пышные, — горько сказала Аннабелла, опуская взгляд и вновь натягивая на себя чепчик.
— Волосы у вас отрастают, — сказала миссис Фарроу. — Вы уже можете ходить самостоятельно, и ветром вас не сдувает. А вчера вы даже ходили ловить рыбу…
— Вчера я сидела на берегу и смотрела, как он ловит рыбу, — поправила ее Аннабелла. Она замолчала, вспоминая. Не важно, что сама она не могла ловить, ей было достаточно интересно просто наблюдать.
Майлс был прекрасным рыболовом, он очень умело забрасывал удочку, но не это доставило ей такое удовольствие. Они молчали, чтобы не распугать форель, но тем не менее они общались. Он позаботился об этом, хотя это означало, что он ничего не сможет поймать. Вместо того чтобы сосредоточиться на рыбалке, он развлекал ее. Мимикой и жестами Майлс показывал, что именно собирается делать, пока она не начинала давиться от едва сдерживаемого смеха. Он притворялся, что поскользнулся на камне и вот-вот свалится в воду, демонстрировал свое недовольство, когда намеренно неудачно закинул удочку. В следующий раз Майлс изображал преувеличенную радость, сменившуюся ужасом, когда он якобы почувствовал что-то на крючке и… потерял наживку.
Он ничего не поймал. Но Аннабелла получила такое огромное удовольствие, на которое даже и не рассчитывала.
Миссис Фарроу заметила ее озабоченность и добавила:
