Услышав, что Саксон окликнул ее по имени, Мэллори сначала хотела не останавливаться, чтобы избежать ненужных вопросов, которые он, должно быть, намеревался задать. Но сообразила, что, поступив так, еще больше возбудит его любопытство.
Она обернулась и увидела Саксона, догонявшего ее в полутемном коридоре. Девушка не удержалась и вспомнила, как он слегка прищурил глаза, когда заключил ее в объятия перед тем, как она ушла от него возле реки. Словно боялся обнаружить свои истинные чувства, предположила она тогда, в особенности когда он поцеловал ее. Прикосновение его губ мало что сказало ей о нем, гораздо больше о ней самой.
Мэллори не пристало жаждать поцелуев мужчины. Все мужчины – вероломные псы! Если даже такая великолепная женщина, как королева Элеонора – или леди Беата де-Себастьян, – не сумела убедить мужчину хранить постоянство в своих привязанностях, на что могли надеяться остальные женщины? Гораздо лучше, решила она в аббатстве Святого Иуды, держаться подальше от мужчин с их обольщением!
Еще один зарок, который она нарушила, потому что ощущала каждое движение Саксона, как свое собственное. Она не хотела, чтобы их связывало что-то еще, кроме долга по отношению к королеве. Но тело не подчинялось ей. Она пылала в предвкушении его прикосновений, когда он приближался к ней.
– Позвольте мне извиниться за грубые слова Годарда, – тихо произнес Саксон.
Видимо, не хочет, чтобы брат его слышал, подумала девушка.
– Не ваше дело извиняться за брата.
– Верно, но я подумал, что все же следует перед вами извиниться.
Выражение его лица угрожало разрушить ее с таким трудом обретенное самообладание, потому что доказывало, что он ей не лжет. Голос королевы, говорившей о Саксоне, эхом прозвучал в ее голове: «Если только он не играет на лютне или не читает стихи, можешь не сомневаться, что он абсолютно честен».
– Я высоко ценю ваше доброе отношение, – сказала она.
– Но примете извинения только от того, кто вас оскорбил.
– Извинение ничего не значит, если идет не от чистого сердца.
– Тогда я прошу вас извинить Годарда, потому что он неважно себя чувствует.
– Неважно себя чувствует? Мне показалось, он разъярен. Его тон напомнил мне голос моего отца, когда я вызывала его неудовольствие. – Мэллори тут же пожалела о сказанном. Она не собиралась упоминать о графе.
Саксон понизил голос и склонился к девушке:
– Годард иногда бывает настоящим ослом! Только никому не говорите об этом.
Мэллори рассмеялась. Назойливость Саксона помогла ей избавиться от уныния.
– Так вы никому не скажете, правда? – спросил он, все еще хмурясь. – Моему брату было бы неприятно узнать, что я о нем так отозвался.
– Не скажу, но если кто-то еще узнает…
– Кто-то еще узнает, как только он откроет рот, но тогда он разозлится уже на того человека.
– Как и на меня.
– И на меня. – Саксон улыбнулся. – Видите? У нас с вами гораздо больше общего, чем каждый из нас думал всего несколько дней назад.
– Почему вы не сказали мне, что ваш брат приезжает в Пуатье?
– Я не был уверен, что он приедет.
– Это его вы ждали, когда я приехала?
Саксон кивнул.
– Мне сказали, чтобы я ждал посланца, но я не знал, что это будет он.
– Зачем он приехал?
– Спросите об этом у него. – Саксон приподнял пальцем ее подбородок и прошептал: – У меня не было возможности сделать это, пока я наблюдал за вашей поразительной схваткой с нашими противниками.
– Вам неизвестно, зачем сюда приехал сэр Годард? – Мэллори оттолкнула его руку и отступила назад, болезненно поморщившись, потому что малейшее движение острой болью отдавалось в шее.
– Я сделал вам больно? – спросил Саксон. – Как заживает рана от ножа этого идиота Манго?
– Все в порядке. – Она перенесла свою досаду на Саксона. Гораздо легче злиться на него, чем позволить себе соблазниться его словами, которые он, вероятно, постоянно изливает на подвернувшихся под руку наивных дам. И все же она сочла своим долгом спросить: – Как ваша рука?
– Все в порядке, – ответил он в тон Мэллори. – Бывало и хуже. – Он поднял руку, словно собираясь взмахнуть мечом. – Даже трубадур должен уметь защитить себя!
– В особенности если он слоняется возле реки, где с судов выползают крысы.
– Годарду не понравилось бы такое сравнение.
– Вы же не думаете, что я имела в виду вашего брата. – Мэллори оглядела коридор и, убедившись, что он пуст, сказала: – Я говорила о типах, которые напали на вас, о тех, у кого под лохмотьями были надеты кольчуги.
– Вы тоже это заметили? – Он прищурился, и девушка задумалась, что же он пытается утаить на этот раз? – Тогда почему у реки вы упомянули Жака Злодея?
– Эти люди могли выполнять его приказ.
– Воры в рыцарских кольчугах?! – От нелепости подобного предположения Саксон презрительно фыркнул.
Мэллори скрестила на груди руки, подавляя искушение схватить его за плечи и хорошенько встряхнуть, чтобы вбить немного здравого смысла в его упрямую голову.
– Если они воры, то вполне могли их украсть.
– Бои идут далеко от Пуатье, так что мародерам здесь мало чем можно поживиться.
– Как бы то ни было, мы не знаем, связаны ли они с Жаком Злодеем.
– Верно, – нехотя признал он.
– Ничто не указывает на связь этих людей с теми, кто стрелял в королеву, – сказала Мэллори, пытаясь рассеять свое собственное беспокойство.
– Вам удалось узнать еще что-нибудь о стрелках?
– Я отнесла стрелы мастеру Ивону в надежде, что он заметит что-то, что ускользнуло от нас. Он обещал мне на днях дать ответ.
– На днях? Жизнь королевы в опасности!
– Ему это известно, поэтому он и торопится готовить стрелы для ее лучников. Мы также не знаем, связаны ли мерзавцы, напавшие на вас с сэром Годардом, с угрозой, посланной на стреле в мою комнату.
– На вас не нападали.
– Возможно, угроза адресовалась не мне.
– Ее послали в вашу комнату!
– Но это вы стояли тогда у окна на виду у любого, кто целился из лука.
Саксон открыл было рот, но тут же закрыл его. В глазах его появилось изумление, и он уставился на Мэллори, словно впервые ее увидел.
Очень тихо, опасаясь, что кто-нибудь может подслушать, девушка сказала:
– В свое время я не подумала об этом, но факты говорят сами за себя, Саксон! Стрелу пустили, когда вы сидели у окна. Так что предостережение скорее относилось к вам, чем ко мне.
– Или же к нам обоим. – В голосе его звучала тревога.
