— Синди может подождать, пока мы не привезем твоего отца домой. Я уверена, что миссис Кюбер приготовит что-нибудь мясное… она знает, что мы вернемся к обеду.
И они вернулись. Все четверо, плюс медсестра и шофер Хитчкоков, человек с ужасной фамилией Бладсток.
Бладсток и медсестра пообедали на кухне.
Судье принесли поднос с едой в комнату ее мужа. Хитч и Синди сидели на противоположных концах стола, который был не меньше трех метров в длину, в комнате настолько официальной, что Синди почти ждала, что ее в любой момент могут поторопить.
Словно изголодавшиеся, оба они энергично принялись за прозрачный бульон, налитый в неглубокие тарелки. На поверхности плавал кружочек лимона. Синди собиралась проглотить и его, но, поскольку Хитч этого не сделал, тоже не стала.
Это слегка утолило их аппетит, и Хитч сказал:
— А теперь не будешь ли ты добра объяснить мне, какого черта ты тут делаешь?
Экономка и по совместительству повариха бесшумно вошла в комнату и поставила перед ними по две тарелки. Синди уставилась на крошечную порцию мяса, из которого сочился красный соус. Веточка какой-то зелени лежала на краю прозрачной фарфоровой тарелки и ложка риса с каплями чего-то серого на нем. На тарелке, что поменьше, были булочка, такая твердая, что могла бы служить пушечным ядром, и крохотная розочка сливочного масла.
— Я все время помнила о том, что это временная работа, но при приеме они дали понять, что я могу рассчитывать на неполную неделю. Однако та женщина, которую я замещала, вернулась, и работы не хватает даже для одного человека.
Они предложили мне доработать до конца недели, но я отказалась. Зачем? Это ничего не решало.
— Синди, я жду.
— Я подумала, что… ну, в общем, я видела во сне, что ты позвал меня, и после того, что ты сделал для меня, когда мне был нужен друг, это было самое маленькое, чем я могла тебе отплатить.
Он покачал головой в невольном восхищении. Либо она была отличной актрисой, либо астигматизм, который он только что скорректировал с помощью новых очков, влиял не только на его зрение.
— Ладно, кончай притворяться. Можешь сколько угодно изображать из себя провинциальную актрису, но мы оба прекрасно знаем, что ты гораздо умнее, чем тебя воспринимает большинство людей. — Он ждал протеста, любой реакции, но, когда она кивнула, продолжил:
— Синди, ты познакомилась с моей матерью. Ты видишь обстановку здесь. Ее вряд ли можно назвать дружелюбной, но я потрясен, что она позволила тебе остаться так надолго.
— Ммм, мясо очень вкусное. — Синди проглотила. — Она не позволила остаться мне здесь, Хитч, она хотела, чтобы я осталась. Она этого не сказала, но я вижу. Не знаю, почему… возможно, пойму рано или поздно, но здесь нужно что-то менять, и она знает это, а как человек со стороны, я, возможно, смогу подсказать, что. Твоя мама измучена. Ничего не могу сказать о твоем отце, я почти его не видела, но твоя мама достаточно умна, чтобы понять: если не расслабится, она не выдержит. Но только она не знает, как расслабляться. В каком-то смысле она напоминает мне тетю Си.
Хитч только покачал головой в невольном восхищении.
— Ты неподражаема, знаешь это?
— Ну да… мы все такие, разве не так? Неподражаемые, я хочу сказать. Только все мы
гораздо больше похожи в душе, чем некоторые из нас это показывают. Все мы причиняем боль, только некоторые из нас стараются больше других. Все мы смертны, но некоторые из нас предпочитают об этом не думать. По крайней мере, — добавила она смущенно, — я так считаю.
Все в доме ходили на цыпочках. Все, включая прислугу, разговаривали только шепотом. Хитч размышлял над тем, что сказала Синди, о боли и старании и о нежелании думать о смерти.
В чем была проблема его матери? После того как так долго властвовала в суде, неужели она настолько боялась признаться себе, что есть вещи, над которыми она не властна, что предпочла довериться вместо сына незнакомому человеку?
Да, теперь, когда ему открыли глаза, он понял, насколько это могло быть правдой. Все эти годы они как-то реагировали друг на друга, не давая себе труда задуматься. Его родители, даже некоторые из его старших двоюродных сестер отнеслись к его желанию стать инженером как к какой-то ереси. Он, в свою очередь, расценил их реакцию как в высшей степени высокомерную.
Потребовался такой человек, как Синди, с ее комбинацией наивности и мудрости, чтобы пробиться через всю эту шелуху.
В эту ночь, лежа без сна в своей старой комнате, Хитч думал о той женщине, которая находилась в комнате в конце коридора. Спит ли она?
Что она думает — что она на самом деле думает о его родителях? Он так давно не думал о них как о личностях. О реальных людях, с их мечтами, целями и страхами. Да, ему и вправду уже давно стоило проверить свои глаза.
Или, может быть, свою голову.
Ах, Синди, Синди, что же мне с тобой делать?
Она вписывалась в его жизнь не больше, чем в жизнь его родителей, но она существовала. И почему-то он не мог больше представить себе свою жизнь без нее.
Глава 11
-А эту я называю Перламутр, — сказала Синди, осторожно вытащив из мешка следующую шляпу и водружая ее на голову.
— Не правда, — сухо сказал Хитч, — она называет ее Мутрперла.
Джанет Хитчкок переводила усталые серые глаза с одного на другого.
— Да, действительно…
Хитч вдруг заметил, что с лица его матери немного сошла восковая бледность. Может, она подкрасилась? Он бросил взгляд на неподвижную фигуру, лежащую на больничной кровати, поймал неуверенный взгляд Синди и незаметно поднял большой палец.
Она не хотела делать это. Это Хитч ее уговорил.
— Устроить демонстрацию шляп! — воскликнула она. — Хитч, да это просто сумасшествие! Я не могу сделать это. Только не в этом доме. Не при твоих родителях. Особенно в такое время, когда твой отец болен. Это было бы… это было бы неуместно.
Неуместно. Одно из любимых слов его матери.
— Сделай мне одолжение. Это как раз то, что нужно в этом мавзолее, и мама хоть немного отвлечется. У тебя есть что-нибудь в этом мешке, что можно носить с черным халатом?
— Будь серьезным, — упрекнула его Синди.
— А я серьезен. Абсолютно серьезен.
Он и сам не знал, зачем предложил это, но, наблюдая за тем, как она надевает одну нелепую шляпу за другой и принимает позы в мрачной комнате больного отца, он понял, что был прав.
Хитч не знал, понимает ли отец то, что происходит, но обязан был верить, что под этой неподвижной оболочкой существовал все тот же острый ум, все та же гордость достоинствами его жены, та же самая нетерпимость по отношению к его единственному сыну, которая превратила в ад его пребывание здесь.
