ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Василий Ильич проявил себя талантливым организатором и администратором. Ему удалось уговорить хозяйственного Петра отдать для нужд цирка сложенные у старой бани доски, из которых Аренский с Герасимом соорудили лавки для зрителей. Заметив в очередной раз сожаление о собственной щедрости в глазах старшего Нечипоренко, директор труппы приговаривал:
— Вернем мы тебе доски, вернем; видишь, "на живую" сколотили. Гвозди вытащим, и опять будут как новые!
Мальчишки, прежде бесцельно слонявшиеся у заборных щелей, были подключены к оповещению жителей Смоленки об имеющем быть цирковом представлении. У запасливого артиста, по совместительству директора труппы, нашелся даже громадный бумажный моток каких-то билетов. Когда зашла речь о цене за вход, Аренский грустно ответил:
— Кто что сможет.
К трем часам дня все было готово. Ольга успела пострелять немного в старом сарае. Совсем немного, чтобы не утомлять и без того измученных стрельбой сельчан. Ровно в три часа пополудни по команде Герасима Алька поднес к губам начищенную мелом трубу и заиграл: "Пора! Пора! Идите со двора!"
Заклеенные старыми афишами ворота, заново укрепленные артистами, были широко распахнуты. Взорам зрителей представал ряд сколоченных лавок. На натянутую через двор проволоку повесили два куска старого циркового занавеса, которые Ольга обновила найденным в неистощимом мешке Аренского золотым позументом.
У ворот теперь стоял Герасим в красной атласной рубахе с мотком билетов. Его усы были набриолинены и на концах закручены в колечки; волосы тоже блестели от бриолина, расчесанные на прямой пробор. Именно так, по мнению Ольги, должен был выглядеть цирковой борец и атлет. На её неоспоримые доводы Василий Ильич почему-то фыркал и отворачивался в сторону, чтобы скрыть улыбку.
Чуть поодаль, нарядная и возбужденная, отчего казалась Герасиму ещё красивее, стояла гордая Катерина. Она уже давно прибежала к артистам и вначале просто наблюдала, как Ольга намазывает фиксатором и расчесывает волосы её возлюбленного. Потом решительно оттеснила девушку.
— Це и я можу!
— Катя! — укоризненно глянул на неё Герасим.
— Чы вам моя помичь непотрибна, — умоляюще проговорила Катерина. — Я тильки трошечки, а?
— Пусть помогает, — великодушно разрешил Аренский, — у Ольги самой дел невпроворот, ей ещё переодеваться и гримироваться.
Ольга подчеркнуто безразлично отдала Катерине расческу и грим, опять с удивлением ощущая в себе раздражение против настырной деревенской красавицы, которая протиснулась даже в их цирковую вотчину. Но тут же она со стыдом одернула себя: "Не кажется ли вам, Лиговская, что вы становитесь злой, ревнивой и завистливой? Этак вы захотите, чтобы, кроме вас, неповторимой, на свете и женщин больше не было! Будьте, пожалуйста, человеком, а не собственницей и истеричкой!" Так без пощады отругав себя, Ольга успокоилась и взялась за работу, которая, как известно, отвлекает от глупых мыслей.
Алька был одет в обтягивающее розовое трико и легкие мягкие тапочки. Он помогал гримироваться Ольге, одетой в тот самый огромного размера мундир неизвестной армии, только теперь на неё ещё нацепили рыжий парик и красный нос картошкой.
Накануне Аренский научил её нескольким клоунским штучкам, не требующим специальной подготовки.
— Ты будешь выступать с репризами. Как только заминка или пауза, выскакивай и говори. Не волнуйся, если поначалу смеяться не будут. Делай, что хочешь: падай, ногами дрыгай, к зрителям приставай. Женщинам и в любви объясняйся. Главное, говори погромче; даже кричи. Вот так, — Аренский изобразил каркающие скрежещущие звуки.
— Попробуй. Ничего, получится. Твоим основным номером мы завершим представление: будешь стрелять, стоя спиной, с завязанными глазами, — как договорились. Гордись, это будет гвоздем программы. А первый твой выход после нас с Алькой. Герасим объявит нас, я объявлю тебя, и, пока мы подготовимся к борьбе, ты будешь работать на арене.
— Алька, — обратился он к сыну. — Помоги Ольге карманы зарядить. Ты, Оленька, если растеряешься или забудешь, что говорить или делать, просто с умным видом сунь руку в карман и вытащи, что попадется. Я помогу тебе это обыграть.
Первыми пришли мальчишки. Казалось бы, они и так могли наблюдать представление сквозь щели в заборе. Но там, за забором, это было подглядыванием, а здесь внутридейством! Странно было видеть их чинные, серьезные, в подражание взрослым, физиономии. Один из старших мальчиков держал за руку двух братьев поменьше. Он протянул Герасиму три куриных яйца и солидно попросил:
— Нам тры квытка.
Герасима предупредили, что за билеты последует оплата натурой, и все же растерялся: что делать с этими яйцами?! На помощь к нему пришла Катерина. Даром, что ли, она стояла тут с плетеной корзинкой! Аккуратно сложив в неё то, что сейчас действительно представляло ценность, — не керенками же получать! — Катерина толкнула Герасима локтем:
— Чы задримав на посту? Виддай хлопчыкам квытки. Сидайте, иде хочете.
— Ты это… не очень командуй, — опомнился Герасим, понимая теперь всю важность своей работы.
Следующими зрителями оказалась семья Нечипоренко, первая приютившая цирковых артистов и оттого в глазах сельчан имеющая неоспоримое преимущество. Их кусок сала Герасим принял уже как само собой разумеющееся и, передав оплату Катерине, споро оторвал семь билетов. Кивая Оксане на сверток со спящей Мотрей, он пошутил:
— Груднички — бесплатно!
Вслед за Нечипоренко потянулось все село. В основном, это были женщины с детьми. Многие в трауре, со строгими скорбными лицами. Но были и веселые, ярко одетые молодухи, и совсем девчонки, и подростки, старающиеся казаться взрослыми.
Одни просто здоровались с Катериной, другие ехидничали, уж не нанялась ли она работать в цирк? Три юные девчушки стрельнули глазами в Герасима и уселись, хихикая и оглядываясь на Катерину. Та продолжала собирать натуроплату с непроницаемым лицом, словно и вправду состояла на службе в цирке.
Наконец все расселись; продолжались разговоры, лузгание семечек, пока Герасим не закрыл ворота и не встал перед занавесом.
— Выступают акробаты Василий и Арнольд Аренские! — скороговоркой выдохнул он, чтобы от волнения не заикнуться или не запутаться.
Катерина не захотела сидеть на почетном месте в первом ряду; она стала за занавесом и, болея за возлюбленного, первая громко захлопала в ладоши. Вслед за нею зааплодировали остальные зрители. Герасим потянул за веревку и открыл правую половину занавеса, Ольга в то же время открывала другую.
На посыпанный соломой пятачок выскочил Алька и стал быстро крутить колесо на маленьком коврике.
— Минька! — восторженно выкрикнул кто-то из мальчишек. — Бачь, яке коло, а ты отак не зможешь!
— Музыку бы! — вздохнул готовый к выходу Аренский. Он не заметил, как при этих словах блеснули глаза у Катерины.
