Возле моста берег реки укреплен несколькими рядами потрескавшихся досок.
— Что это? — спрашивает Томас, обращаясь к Равенскрофту.
— Следы реконструкции после Большого пожара, — отвечает тот, — Главному инспектору Королевских работ Кристоферу Рену и городскому архитектору Роберту Гуку было поручено превратить Флит в судоходный канал.
Работа шла ни шатко ни валко, объясняет он, а потом и вовсе прекратилась, поскольку Рен с Гуком никак не могли договориться о способе очистки и углубления дна этой сточной канавы. По горло занятые отстройкой Лондона, уничтоженного страшным пожаром, оба, к великому огорчению короля, не смогли уделить этому проекту должного внимания.
По ступенькам они всходят на мост и на минуту останавливаются, чтобы дать отдохнуть больным ногам Равенскрофта. Он смотрит на юг, в сторону Темзы, тускло отсвечивающей вдалеке широкой, отливающей свинцом полосой, с нависшими над ней силуэтами новых домов вместе с кучами строительного мусора, — весьма характерный вид города, пережившего пожар. Ученый нетерпеливо трет слезящиеся от напряженной работы по ночам глаза, надевает на нос очки (и эти линзы шлифовал Кристофер Мид, думает он с раздражением) и смотрит вниз на темную воду реки. Отбросы, которые Флит несет ежедневно, медленно плывут по течению бурой от грязи воды: рогатая голова козла без туловища, серая масса, похожая на свиные кишки, что-то волосатое и черное, что может быть и кудрявой собачьей шкурой, и чьим-то старым париком. Одному Богу, а скорее, дьяволу известно, что покоится под водой на дне реки; чистильщики подвальных отхожих мест и ночные уборщики мусора свой тошнотворный груз частенько сваливают прямо во Флит. Что там говорить, не река, а поток дерьма. Неудивительно, что мистер Рен и мистер Гук отказались от своей затеи.
Рен с Гуком, как и Равенскрофт, члены Королевского общества. Он знаком с обоими, он не сомневается насчет их выдающихся талантов, но что касается характеров… о, по его мнению, характеры этих ученых очень разные. Рен — джентльмен до кончиков ногтей и вдобавок гений; Гук — человек, что и говорить, способный, но хвастун и краснобай. Более неприятного человека в мире не сыскать: стоит, например, Равенскрофту заговорить о каком-нибудь новом открытии, как Гук немедленно заявляет, что он его совершил первым.
Избежать неприятностей общения с ним можно только одним способом: держаться подальше, делать свое дело и стараться с ним вообще не разговаривать. Задача не из легких, поскольку мистер Гук в Королевском обществе курирует экспериментальную работу его членов и посещает почти каждое еженедельное собрание, на котором присутствуют естествоиспытатели, математики, астрономы, физики, химики, а порой и высокие покровители Королевского общества, которые, естественно, также являются его членами. В общем, Гук — человек крайне занятой. И как только он находит время работать, раскрывать, как он сам говорит, новые тайны мироздания? Равенскрофту иногда очень хочется задать Гуку вопрос: почему его постоянно видят в кофейнях, где он часами болтает неизвестно о чем с другими знакомыми Равенскрофта? Вряд ли можно назвать их друзьями, потому что, кроме Гука, он перестал разговаривать со многими. Вероломство и предательство в среде ученых встречается куда чаще, чем среди убийц и шпионов. Как часто он был близок к тому, чтобы его заслуги и открытия получили должное признание, но, увы, всякий раз в самый последний момент признание уплывало в чужие руки прямо у него из-под носа!
Равенскрофт спускается с моста на другую сторону, подходит к невысокому, примерно по пояс, парапету и кладет обе ладони на прохладный шероховатый камень. Он смотрит на грязную реку и мечтает: как хорошо было бы очистить Флит-дич, чтобы под мостом журчала чистая, прозрачная вода. Ведь ни один человек из ныне живущих не видел эту реку чистой. Ах, если бы найти разумное решение там, где спасовали Рен с Гуком!
При этой мысли сердце Равенскрофта бьется сильней, кровь кипит — такого волнения он не испытывал уже много лет. Король, разумеется, посчитает это делом величайшей важности, поскольку оно будет способствовать осуществлению проекта мистера Рена с мистером Гуком. Неприятно, конечно, работать на благо мистера Гука; зато какую выгоду принесут благословенные перемены Лондону: там, где ныне скитаются нездоровые, тлетворные миазмы, снова появится чистая вода, и людям станет легче дышать. Не говоря уж о том, что очистка Флита от грязи упрочит наконец и его славу. Да что там говорить, его могут даже посвятить в рыцарское достоинство!
Но хватит строить воздушные замки и попусту терять драгоценное время. У него и так много работы. Пора отправляться дальше. Он уже собирается тронуться в путь, как вдруг замечает в мутной воде какой-то странный предмет. Он вглядывается, но там уже ничего не видно; скорей всего, течение утянуло предмет под воду. Странно, ведь ему показалось, что он видел женское платье — даже не платье, то есть не совсем платье, а женское тело. Да-да, там была молодая женщина, ее неживые члены мягко колебались в струях речного течения, словно это была тряпичная кукла. Он снова напряженно всматривается сквозь стекляшки своих очков в воду. Нет, все-таки это было чье-то старое платье. А может, вообще просто показалось.
Но нет, нет, вон оно снова виднеется.
— Томас, посмотри-ка туда, — протягивает он руку, раскрыв от волнения рот.
Действительно, там, внизу, виднеется женское тело, оно покачивается на воде прямо возле ближайшей к берегу опоры моста. Течением его пригнало к тонкой свае, и теперь оно изогнулось вокруг нее наподобие подковы, руки безжизненно вытянуты над головой, словно она пытается достать ими кончики пальцев на ногах. Томас пулей сбегает вниз по ступенькам, на лице его решимость вытащить утопленницу. Он входит в воду и бредет по мелководью под мостом, а тут и другие заметили и спешат ему на помощь. Двое мужчин помогают ему вынести мертвую из воды на грязный берег. Пока Равенскрофт спускается вниз, там уже собралась небольшая толпа, окружившая тело бедняжки. Томас переворачивает ее на спину. Пустые глаза трупа безжизненно смотрят в небо. Она вся испачкана речной грязью, но ножевая рана в груди и ужасный разрез поперек горла не оставляют никаких сомнений. Толпа испускает крик — так, бывает, вскрикивает разом испуганная стая чаек, приходит в голову Равенскрофту, — и потом все вместе, не слушая и перебивая друг друга, начинают говорить. И тут шум голосов прорезает громкий вопль:
— Господи, да это же Дженни Дорсет! Бедняжка Дженни Дорсет!
ГЛАВА 12
Вторая неделя осеннего триместра
— Зубрила, — добродушно улыбаясь, сказал Дерек Гудмен, — это болван, который постоянно что-то учит. Придурок — это идиот и надоедала, а умник — это полный дегенерат, обычно из тех, кто возится с пробирками и калькуляторами, но если ты с утра до вечера киснешь в библиотеке, тебя тоже могут назвать умником.
Он неторопливо отхлебнул из кружки.
— Интересно? Хотите узнать еще что-нибудь из нашего сленга?
— Для начала хватит, — улыбнулась Клер.
Они сидели в пабе «Игл», за столиком у самого окна с видом на церковь Святого Бенета, построенную еще до вторжения в Англию норманнов. Вокруг церкви, словно кривые зубы, из густой травы вкривь и вкось торчали несколько почерневших от времени могильных камней.
