— Ты же меня вчера изнасиловал! Как это назовешь иначе?
— Что ты несешь?!
При этих словах мурашки пробежали по коже Миясэ. Ростки доверия, казалось, вновь пробившиеся между влюбленными, завяли среди шума автомобильных клаксонов и музыки, рвущейся из открытых дверей ресторанов. Он сам себе казался лишенным сострадания утесом, олицетворением жестокости.
— Не понимаю, — говорит Тамаки, вытянув губки.
— Это как раз я ничего не понимаю, — говорит Миясэ, стиснув зубы.
Они, как двое осужденных, закованных в одни кандалы — ни обняться, ни разойтись в разные стороны. Даже дышать тяжело, а совсем рядом улица полнится возвращающимися к своим семьям людьми.
— Ну, давай рассудим вместе. Моя невеста едет домой к родителям. Я звоню туда. Говорят ее нет. Ее нет целых пять дней. Я же волнуюсь как-никак. Появляется наконец. Спрашиваю, ты где была? А она в ответ, не хочу говорить и не буду. Это что, нормально, по-твоему? А если бы я так сделал, а? — согнувшись, кричал он ей в лицо. — Почему мне приходится говорить это тебе? — с досадой восклицает Миясэ.
Тамаки мелко трясется от возбуждения и чуть-чуть отступает назад.
— Я же сказала, что не хочу об этом говорить. У тебя ведь тоже может быть такое? Бывают вещи, о которых не скажешь даже любимому человеку. Я не то, что ты. Я не способна на то, что ты думаешь… И даже говорить об этом не хочу!
На ее лице только влажные глаза горят в свете уличных фонарей. Но ни одной слезинки. А где-то в глубине очей холодная океанская бездна.
Тамаки воспринимает все по-своему, иначе, чем мужчины… Правда, трудно сказать, до чего она додумается, но ее выводы могут быть противоположны моим… — пытается встать на место невесты Миясэ.
«„Молодая, но и среди молодых бывают понятливые“, — кто же это говорил?» — думает Миясэ, перебирая в памяти разные голоса. Может быть, так говорил отец Тамаки, может, мой приятель Фуруя или же Сасада из типографии?.. Да это глухой голос Савамуры, того, что целует ту молоденькую девушку. Нет, она не такая, — бормочет Миясэ и вглядывается в спокойные глаза Тамаки. Женщина, которая способна сказать, что ей все понятно в мужчине, уже не женщина. Тамаки, пожалуй, ушла дальше меня в понимании вещей, она мыслит жестче, рассудительнее. И с этим своим положением давно свыклась… «Тамаки, что ты думаешь обо мне?» — хотел было спросить Миясэ, но вдруг заметил ее ласковый взгляд, обращенный за его спину. Сиреневые губы Тамаки расползаются в улыбке, обнажая белые зубы.
— Что?..
— Какой симпатичный ребенок! Сколько же ей месяцев?.. Это как раз девочка, помнишь, ты говорил? Какие у нас большие глазки! Как же тебя зовут?
Повернувшись к очереди на такси, Тамаки, по-детски картавя, разговаривает с малышкой. Молодая мама в свободном красном пальто крепко прижимает ее к груди. У ребенка блестят черные глазки, и выглядывает розовый язычок. Миясэ неловко улыбается малышке, но тут же отводит взгляд в сторону. Ему неприятен надуманный ход Тамаки, который она предприняла для снятия напряжения.
Как быстро она меняет свое поведение! Такое ощущение, что к спине Тамаки прилипла хитрая старуха, которая пытается внушить ему: «Ну к чему беспокоиться о всяких мелочах — спала ли я с кем-то или не спала!» Или, наоборот, на ее плечи вскарабкалась невинная девчонка, ничего не понимающая в жизни…
— …Поверь мне, Коити! Я ведь тоже тебе во всем доверяю!
Бессильно опустив руку, которой она махала ребенку, Тамаки поднимает взгляд на Миясэ. В свете уличных огней легкий румянец на ее щеках кажется сиреневыми пятнами. Наверное, мое лицо выглядит еще более странным, думает Миясэ.
— Не верю!..
Он отводит глаза от Тамаки и смотрит вниз на асфальт, там разбросаны листовки, рекламирующие краткосрочные ссуды для работающих.
— Я это ненавижу. Противно, когда говорят не всю правду.
На миг Тамаки посмотрела в лицо Миясэ и смущенно улыбнулась: «Отчего он такой непонятливый?..»
Венчание в церкви сто тридцать тысяч иен, Синтоистский обряд — пятьдесят тысяч. Свадебный банкет на пятьдесят приглашенных — миллион иен, из расчета по двадцать тысяч на человека. Свадебные наряды жениха и невесты, комната ожидания, шофер, плата за место, подарки для приглашенных гостей, свадебный торт, открытки, музыка, свет… наконец, фотографии, налоги, плата за обслуживание — итого: один миллион девятьсот тысяч иен.
Перед глазами до сих пор мигают огоньки перекинувшегося через залив Йокогамского моста, который хорошо виден прямо из окон «Танцевального зала Гавани» — места будущей свадьбы. Миясэ аккуратно вычеркивает некоторые имена гостей, написанные на обороте редакционного бланка «Компанимару».
— Что, и его вычеркиваешь? Это же профессор, который вел у нас семинар! — Сбоку заглядывает в список Фуруя со стаканом виски в руке.
Хотя ладно, невелика птица этот энский Симфизу, обойдется… — со смехом говорит Фуруя и опрокидывает свой стакан.
— Как же мне все это надоело! И в кошмарном сне отродясь не видел такого. Фуруя, а ты проходил через это?
Миясэ бросает ручку на стойку и, пожевав фильтр сигареты, глубоко затягивается, затем выпускает дым в плен луча подсветки.
— Особенно не раздумывай, делай все автоматически. По-другому нельзя.
— У меня есть один дурацкий вопрос, а стоит ли мне вообще жениться?
Фуруя замер с пустым стаканом в руке — хотел заказать новую порцию виски. На его губах появляется нечто вреде ироничной улыбки, а самому Миясэ становится стыдно за свои детские мысли.
— У тебя с головой все в порядке?.. Ты и так перемудрил с этим делом… — Фуруя бросает в стакан новую порцию льда, принесенную хозяйкой бара «Наполеон». — Твоя-то Тамаки небось все понимает, правильно я говорю? Хотя, если честно, я и сам-то не знаю, что моя делает… Ну, хватит про баб, ты лучше думай про свою животную газету, у тебя там проблемы, да?
У Фуруя девочка только-только пошла в школу, вот второй ребенок скоро родится. Для него самое главное — прокормить семью. Иногда его лицо становится суровым, иногда боязливым. «Что поделаешь, его можно понять», — думает Миясэ.
— Я бы на твоем месте, не думая, пошел к этому главному редактору похоронной газеты. Даже если бы и раком пришлось встать. Шутка ли — пятьсот тысяч в месяц по нынешним временам?
Перед мысленным взором возникает лицо Савамуры в темных очках, затем всплывает хмурое лицо Нисикавы. Обстановка в редакции на Такаданобабе воспроизводится в мельчайших деталях — чьи-то волосы на полу, свалявшаяся пыль, даже дух захватывает. Серая тоска повседневной обыденности заполняет слегка хмельную голову, вспоминается и народ с четвертого этажа типографии — представители отраслевых газет.
— Миясэ, если откажешься, то давай я вместо тебя, а? Я не шучу! Поджидать в больнице, пока не загнется какой-нибудь дед или старуха, всего-то! Примите, мол, наши соболезнования! Получать разрешение родственников на публикацию некролога… все лучше, чем сидеть в заурядной торговой фирме!
