Есть такие ребята, которых хлебом не корми, дай только влезть во что-нибудь стремное. Но Олли не из таких. Олли терпеть не может неприятностей. Более того, он даже не понимает, что неприятности тут как тут. Даже взгляд у него стал каким-то другим — более сонным, но в то же время более настороженным, типа ему влом особо напрягаться, но защитить себя он готов в любую секунду. И еще я уверен, что он прогуливает. Я не знаю, где он шляется, но с кем шляется, догадаться нетрудно.
В дни, когда Олли сачкует, я сижу на своей «Камчатке», слушаю сопливое сопение Блоба, пялюсь на парту, которую по праву считаю своей, с двумя подоткнутыми пустыми стульями, и свирепею так, что хочется вскочить и переломать все вокруг. Но я не понимаю, кого винить. Не могу разобраться, кого я ненавижу больше всего.
а) Олли;
б) Карла;
в) себя;
г) маму;
д) Блоба;
е) ребят, которые издеваются над Блобом, но в один прекрасный день с таким же успехом могут наброситься на меня.
Это называется «выбор из множества». Обведите кружком нужную букву.
Обычно выбор из множества — это легче легкого, но сейчас ответ мне никак не дается. Разве что обвести все буквы сразу. У меня отняли все, что я когда-то любил. Ковыряя подживающие болячки на костяшках, я гляжу на два пустующих стула и понимаю: я просто обязан что-то сделать, чтобы спасти себя. Нужен какой-то решительный поступок, чтобы не скатиться до уровня жалкого существа по имени Блоб.
У меня есть лишь один выход. Снова втереться в компанию Олли и Карла.
Чаще всего Олли прогуливает по четвергам. Не знаю почему, но это так, и вот в очередной из четвергов я отправляюсь в школу, но дохожу лишь до дома Олли. И топчусь за углом, откуда могу наблюдать за его дверью, сам оставаясь невидимым.
Он выходит в свое обычное время и идет в сторону школы. Я дожидаюсь, пока он свернет налево в конце улицы — наш привычный маршрут, — и двигаюсь за ним на безопасном расстоянии. Рывок-передышка, как мы когда-то следили за Карлом. Даже странно, что я вдруг об этом вспомнил. Такое ощущение, будто все это было не с нами, хотя прошло всего несколько недель.
В конце Хоторн-авеню Олли делает то, чего я от него и ждал. Он не идет по Фрэнсис-роуд к школе, а срезает влево, на боковые улочки, которые стекаются к кинотеатру.
Я пускаюсь за ним. Сердце колотится как сумасшедшее, и от возбуждения я едва не забываю о том, что впервые в жизни прогуливаю школу. И лишь заметив идущего навстречу мальчишку с портфелем и сменкой, вдруг вспоминаю, где я и что я. Пацан бросает на меня подозрительный взгляд, поскольку даже дураку ясно, что я замышляю какую-то каверзу, но я свирепо зыркаю на него, и он припускает со всех ног. Это всего-навсего первоклашка, и он вряд ли в курсе, как меня зовут.
Олли легко распознать в толпе из-за его волос. Чем ближе мы к центру города, тем больше вокруг людей и тем легче оставаться незамеченным. Олли проходит кинотеатр и идет дальше, к городскому центру. Возле Салли, девчонки со скакалкой, Олли смотрит на часы и какое-то время топчется на месте, словно пришел на свидание слишком рано. Я вжимаюсь в нишу при входе в аптеку, где он не может меня заметить.
Я почти не сомневаюсь, что он двинет направо, к торговому центру, но нет. Поторчав у статуи и бросив пару взглядов на место, где должны быть трусы Салли, Олли шагает прямо, вверх по Стейшн-роуд. Раньше я вечно путал Стейшн-роуд с Сент-Эннз-роуд, пока папа не подсказал, что Стейшн-роуд — это та, на которой вокзал. Зато теперь все просто.
Перед «Макдоналдсом» он вновь сверяется с часами и входит внутрь.
Лет сто я не могу заставить себя сдвинуться с места. От одной лишь мысли, как они отреагируют, когда я к ним подойду, у меня пересыхает в горле. Я понятия не имею, что скажу. То есть я еще могу представить, как скажу им «привет», но с остальным большие проблемы. Не могу придумать, как себя вести. И тут до меня доходит, что раз Олли пришел рано, то в любую секунду может появиться Карл и увидеть, как я торчу здесь, придурок придурком. Или еще того хуже — подкрасться сзади и застать меня врасплох.
Я срываюсь с места, несусь за угол и вжимаюсь в стенку ближайшего магазина. Нельзя допустить, чтобы кто-то из них заметил меня именно сейчас, в момент моей нерешительности. Ведь вся фишка в том, чтобы выглядеть как можно естественней. Типа я здесь случайно. Сердце трепыхается в груди, а колени подгибаются сами собой, будто вот-вот откажут. До смерти хочется бежать отсюда со всех ног — в школу или домой, без разницы. Я мог бы прикинуться больным. Симптомы все налицо. Вот так подпирать стенку без единой мысли в башке — это будет покруче, чем грипп, когда твою голову стискивает с такой силой, что все вокруг расплывается как в тумане, и точно так же до безумия хочется лечь и уснуть.
И тут я замечаю Карла. Он проходит мимо, по другой стороне улицы, своей развязной походочкой — руки в брюки, — направляясь прямо в «Макдоналдс».
Чем дольше я проторчу здесь, тем больше вопросов они зададут и тем быстрее допрут, что я за ними следил, и вот тогда я точно буду выглядеть самым большим придурком в мире. Если действовать, то прямо сейчас. Ничего страшнее я в жизни не делал. Это намного страшнее, чем тогда на великах в Уэмбли; страшнее, чем прыжки через железнодорожные рельсы; страшнее, чем «костяшки», но я должен это сделать. Выбора нет. Я должен войти внутрь.
Когда я толкаю входные двери, рука у меня трясется и я едва дышу. Внутри привычный уютный запах, типа как если смешать в одном ведре жареную картошку, сласти, хлорку и блевотину. У меня еще есть время подготовиться к встрече, поскольку столики находятся на втором этаже. И тут до меня доходит: надо что-то взять. У меня всего пятьдесят пенсов, так что я покупаю маленький пакетик картошки — самое дешевое, что здесь есть после кетчупа, но навряд ли тебе разрешат сесть за стол, если ты взял лишь крошечный пакетик кетчупа.
С картошкой на подносе и оттягивающим плечо рюкзаком, набитым учебниками, я медленно тащусь вверх по лестнице. Это все равно как идти в кабинет директора.
Перед тем как повернуть за угол, напускаю на лицо самое расслабленное из всех возможных выражений. Типа у меня такой расслабон, что аж противно.
Они в самом дальнем углу ресторана, развалились на пластмассовых стульях, посасывают кока-колу из бумажных стаканчиков, а может, молочный коктейль. Я жалею, что не заказал то же самое, но возвращаться уже поздно, да и денег у меня все равно больше нет. Я замечаю их раньше, чем они меня, что уже хорошо, и направляюсь прямо к ним: сама уверенность, взгляд устремлен в их сторону, но стараясь не смотреть в глаза ни тому ни другому. Грохаю подносом об стол и сажусь.
Для начала я отправляю в рот пару картошек и лишь потом спрашиваю:
— Как дела?
Смотрю сперва на Олли. Тот пожимает плечами — видно, что он смущен. Перевожу взгляд на Карла. Невозможно понять, о чем он думает. И вдруг, без всякого предупреждения, Карл улыбается. Такой широкой, лучистой улыбкой.
