Или эта история про Б., который, находясь в тяжёлом запое и несколько недель хаотично перемещаясь по городу и ночуя у каких-то своих друзей, знакомых, малознакомых и вовсе незнакомых, в один прекрасный день проснулся в чужой квартире возле совершенно неизвестной ему абсолютно мёртвой женщины. Б. тогда постарался как можно скорей выбраться из этого кошмарного места и от ужаса впал в вовсе уж беспробудное пьянство, так что не мог потом с уверенностью утверждать, было ли это на самом деле или попросту привиделось ему в алкогольном делирии. Его потом никогда не беспокоили ни по этому, ни по иному сходному поводу.
Несколько раз я подступал к этой истории, так и этак пытаясь изложить её в письменном виде, но неизменно наталкивался на сопротивление. История всякий раз в процессе рассказывания теряла всякое правдоподобие. Любая деталь, призванная придать повествованию требуемую достоверность, выдавала рассказчика с головой. Стоило упомянуть о том, что в этой квартире находилась маленькая белая кошка, в голове немедленно вспыхивало: чушь! не могло там быть маленькой белой кошки. Но что-нибудь же там должно было быть, какие-то предметы меблировки, стол, стул, наконец, проснулся ли он на кровати или на полу? Тщетно: любая подробность влекла за собой другие подробности, а те — третьи, как бы призванные подтвердить то, что безуспешно пытались втолковать предыдущие подробности, и эта их круговая порука свидетельствовала против рассказчика больше, чем нелепость какой-нибудь одной, отдельно взятой. И если бы рассказчик взялся вдруг отсечь лишние в пользу какой-нибудь одной, то эта одна тотчас повисала в своей неуместности, так что опять ничего не получалось.
Вероятно, эту историю можно было рассказывать единственно тем образом, которым мы в итоге и воспользовались. Ибо именно в таком виде, то есть схематичном и лишённом всякого правдоподобия, она только и могла быть рассказана. В противном случае Б., вероятно, почёл бы за благо от греха подальше вовсе о ней умолчать.
Стакан
Он чистый.
Нет, не чистый.
А и А’ на кухне препирались из-за стакана. Вся посуда была грязная, пить было не из чего, даже чай. А, пристально разглядывая стакан на просвет, произнёс:
Чистый, как слеза ребёнка.
А’, которому было не видно, потому что он стоял против света, недоверчиво потребовал:
Дай сюда.
Изъял из рук А стакан, поднёс к глазам, долго скептически изучал его, после чего со всего размаху грохнул об пол и изрёк:
Ну вот, ни одного чистого стакана в доме. Теперь.
Это подействовало. А. горестно вздохнул и принялся мыть посуду. Вдруг зазвонил телефон. Хотя почему «вдруг»? Просто зазвонил телефон. А мы перенесёмся на несколько сот километров от места действия, в тихое помещение, устроенное таким образом, что каждый находящийся в нём человек считается несуществующим на протяжении всего времени, которое он там проводит. Многие пользовались помещением в экстренных случаях своей жизни, и это всегда помогало. Сидит там человек и точно знает, что никто его не ищет, никакой гроб на колёсиках за ним не рыскает по улице, городу, континенту, у кого как. Комната пользовалась большим спросом, на неё стояли в очереди. Многие проводили там месяца и охотно провели бы хоть всю оставшуюся жизнь. Так вот и А’’, в нужную минуту воспользовавшись комнатой, чувствовал там себя в полной безопасности, предаваясь всяким безобидным развлечениям, какие доступны человеку в полной изоляции. Вдруг зазвонил телефон. Вот теперь уже действительно вдруг. Нахождение в убежище не предполагало никаких проявлений интереса от обитателей внешнего мира. А’’ занервничал и сперва чуть не взял трубку, после подумал, что брать трубку было бы глупо, ведь тем самым он признал бы своё существование, и не взял трубку, после чего всё-таки её взял. С той стороны были шумы и шорохи, как в триллере. А’’ решил ничего не говорить и подождать, что будет дальше. Трубка продолжала шуметь и шипеть. А’’ занервничал ещё больше. Время шло, и уже совсем было решился повесить трубку на рычаг, как вдруг передумал и просто положил её рядом с телефоном. Пусть полежит. Почему-то ему было спокойней, когда он думал, что она там шуршит себе и шипит, потому что пока она шуршала и шипела, он мог себя ощущать в относительной безопасности.
Гроб на колёсиках
Эту страшилку знают все, но далеко не все знают о том, что это была лишь часть глобального проекта, коснувшегося многих людей. Полина С., девяти лет от роду, включила радио, пока мать была на работе, а подружка, с которой они договорились встретиться, чтобы вместе сделать домашнее задание, а на самом деле просто поболтать, померить мамины клипсы, поиграть в лошадку и орла, короче говоря, что называется, побеситься, задерживалась. Радио зашипело, захрипело, и девочка покрутила ручку, чтобы поточней его настроить. Внезапно радио заговорило глухим, нарочито механическим голосом: «Девочка-девочка, выключи радио, гроб на колёсиках нашёл твой город и ищет твой район». Девочка испугалась и выключила радио. Тут раздался звонок в дверь. Девочка испугалась ещё больше и не хотела открывать, но это была всего лишь подружка. В конце концов, она открыла дверь, и они вместе с подружкой начали обсуждать эту историю. Подружка не верила. Тогда девочка набралась смелости и снова включила радио. Радио зашипело, захрипело, и снова заговорило: «Девочка-девочка, выключи радио, гроб на колёсиках нашёл твой район и ищет твою улицу». Подружка поверила, и они обе начали бояться ещё сильней. Меж тем дело шло к вечеру, сумерки сгущались, за окном начал падать (нет, это уже лишнее). Девочки сидели на кровати, поджав ноги, тесно прижавшись друг к другу, и боялись. Им было хорошо и уютно так сидеть и бояться, они даже ещё один раз встали и включили радио, которое сообщило, что гроб на колёсиках нашёл улицу и ищет дом, а потом выключили радио из розетки, вышли на лестничную клетку и выкинули его в мусоропровод. Теперь они чувствовали себя ещё лучше: гроб на колёсиках был ровно на таком расстоянии, которое требовалось. Когда мать вернулась, они сказали ей, что радио задымилось и испортилось.
Следующая часть истории произошла на далёком адриатическом побережье, в то самое время, когда море и воздух имеют примерно одну температуру, так что люди залезают в воду, чтобы погреться. Гладкие каменные плиты, все в замысловатых трещинах, то просторно располагались одна подле другой, то ложились ступенями, то вдруг обрывались полукругом, образуя нечто вроде каменной кладки, словно вода взялась подражать делам людей и преуспела в этом. Иногда на плитах возлежали люди, голые, лоснящиеся от масла, наподобие тюленей, подставляя свои немолодые грузные тела мокрому воздуху со следами солнца и соли. В и В’ карабкались по плитам, разглядывая ноздреватые выемки, оставленные водой: иногда попадались крабьи клешни, жёлтые или оранжевые, хрупкие, отдающие гнилой рыбой, от этого запаха кружилась голова и слюна становилась горькой.
— Ещё одна! — В’ с триумфом продемонстрировал находку. Эта была одиннадцатая по счёту. — Что, если бог существует и посылает человеку крабьи клешни и другие радости, а человек их подбирает и думает, что так и должно быть?
