Сначала казалось, что это от безделья или холода, кто его знает, что на уме у этих птиц. Но затем Анна заметила гнездо почти на макушке дерева, из которого высовывались маленькие головки птенцов.
– И я подумала, что твой сад не бесплоден, добрейшая Натали. Он плодоносит, но в другом смысле!
Наталья Петровна лишь пожала плечами в ответ, ей не хотелось размышлять на эту тему, потому что она и без того измучилась от различных мыслей, лезущих в голову с утра до позднего вечера. Женщина снова взялась за вышивание.
Анна отошла от окна и встала напротив подруги, с напором сказав:
– Посмотри на меня!
– Что? Красивое платье… Вульгарное немного, но это мода, она должна вызывать хоть какие-то эмоции!
– В теле не замечаешь изменений? Я подозреваю, что беременна.
– Беременна? – воскликнула Наталья Петровна. – Откуда ты это можешь знать? Да и когда тебе беременеть, ты постоянно под моим присмотром. Если только это не коварный святой дух, пробравшийся в твою комнату под покровом ночи! Непорочное зачатие? Или мы с твоим братом проморгали жениха?
Анна вымученно улыбнулась и села рядом с Натальей Петровной, взяв ее прохладную руку в свои ладони для уверенности. Она знала, что жена ее «брата» – союзник, и доверяла ей безоговорочно, надеясь на поддержку. Ей пришлось отвечать на вопросы, в том числе и по поводу отца ребенка. Она не скрывала, что была в интимной связи без брака и не торопилась оправдываться:
– Что я могу сказать… Это была… любовь. Если ты захочешь услышать, что это ошибка, то я не смогу этого произнести, потому что каждой клеточкой моего организма я жаждала прикосновений этого мужчины… И даже несмотря на то, что он бросил меня на произвол судьбы, не желаю ему ничего плохого! Глупо, правда?
– Что же глупого в истинной любви, Анна? Моя мать бесконечно твердила: выходить замуж надо руководствуясь не чувствами, а разумом и приводила себя в пример. Искать выгодную партию, чтобы жить припеваючи до старости и блистать в обществе – эти ценности она мне навязывала. Мой отец оставил нас без средств к существованию, а после застрелился, но она продолжала мне вдалбливать в голову свои убеждения, будто желала, чтобы я жила ее умом. Жить надо сердцем – это мое убеждение. И даже если отношения не выдержат испытания трудностями – что ж… у тебя останется память о приятно проведенных днях. Это так же чудесно, как фотоснимки из детства! Смотришь на них и не веришь, что когда-то ты был хоть и малюсеньким человечком, но центром целой вселенной внимания и любви!
– Я не знаю, что мне делать! рассказать Ивану? Или просто уехать, чтобы не докучать вам!
Наталья Петровна сжала руку подруги, заставив ее замолчать, затем спокойно и деловито произнесла:
– Не надо пока ничего говорить Ване. Если понадобиться, я сама с ним поговорю. Что у нас есть? Всего лишь догадки, что у тебя есть кто-то внутри! Нам нужен врач и желательно чтобы он приехал днем. После осмотра будем думать, как поступить.
Анна расчувствовалась и обняла Наталью Петровну, прослезившись от радости. Ее понимали, и это было важно.
– Похоже, ты действительно беременна, – с улыбкой произнесла хозяйка усадьбы.
– Почему ты так думаешь?
– Стала слишком чувствительна!
И Наталья Петровна ударилась в воспоминания об одной чопорной знакомой, которою за глаза называли оловянная леди, потому как она была невосприимчива ни к чужому горю, ни к собственному счастью, но в ожидании материнства она преобразилась, порхала, светилась, хохотала порой без повода, а также рыдала, если замечала какого-нибудь калеку на улице из окна своей кареты.
– Мешкать не будем, отправлю сегодня же записку с Марией врачу, чтобы он навестил нас завтра днем. Она поедет вечером домой и занесет ему весточку.
Девушки решили попить чай с вареньем и поговорить о чем-нибудь отвлеченном, не нагнетая обстановку, ведь утро вечера, как говорили в народе, мудренее.
Глава 17
Старик Потапыч в ореоле святости
– Осип, нас вызывает некая дама, подтвердить беременность своей родственницы! – воскликнул Семен Потапович, скомкав записку, полученную от пухлой крестьянки, закутанной в шаль так, что кроме носа ничего разглядеть невозможно было. Убрав ее в карман брюк, закатанных почти до колен и оголяющих такие образом его худые ноги почти до колена. Он отшутился, что выглядит как кокотки, носящие современные укороченные платья.
– Ох уж мне не эти современные дамы! Подозреваю, что завтра мы увидим одну из молоденьких штучек, задирающую юбку при любом удобном случае с разрешения советской власти. Крах нравов! Куда катится наша страна?
Семен Потапович прошел к своему стулу, стоящему прямо посреди пока не обустроенного кабинета для первичного приема больных, скинул тапки и погрузил ноги в горячую воду с горчицей.
– А ведь смешно! Сначала тут собирались делать гробы, а теперь пустили нас! Из смерти в жизнь! – произнес с усмешкой старый врач, хлопнув себя по лысине. Местная деревянная больница сгорела еще осенью, и некоторое время он ютился со своими пациентами на почте, но тамошний начальник добился выселения лечащего персонала, делая акцент на том, что для революции связь с внешним миром намного важнее, чем жизнь и здоровье людей, нуждающихся в медицинской помощи.
– Если бы не вы, не ваши старания, Семен Потапыч, тут бы делали гробы и один из них достался бы мне! – произнес хрипло Козырь. Отеки с его лица почти сошли, но он уже не выглядел так, как прежде из-за смещенной перегородки носа. Человек, напавший на него в подворотне, сильно повредил лицо молодого мужчины и еще сломал несколько ребер. Ему повезло, что живший неподалеку врач по счастливой случайности возвращался ночью со срочного вызова. Он забрал к себе полумертвого человека, выходил его и поставил на ноги.
Козырь не вернулся к привычной жизни, в которой его организм страдал от большого количества алкоголя и выполнял все врачебные предписания, при этом помогал доктору справляться с больными и даже научился накладывать повязки, а также ставить уколы, чем очень порадовал своего учителя, не терпящего эти «мелочи», которыми в полноценно функционирующих учреждениях занимались фельдшеры.
Человеком доктор был рассудительным и умилял детскостью, дотошностью в профессии и трепетным отношением к пациентам. Его любили все – и взрослые, и дети. «Старика Потапыча знает каждая собака!» – говорили о нем в городе и кто угодно мог показать, где живет местный врач и даже сопроводить до его квартиры, так его все уважали.
Осипа он считал за сына, хотя никакого родства между ними не было, а детей он не имел. После избиения и проведенных на сильном морозе нескольких часов пациент, можно сказать, заново родился в опытных руках Семена Потаповича, в том числе и поэтому тот испытывал родственные чувства к своему пациенту. Первые пару дней Козырь никак не мог понять, кто он и откуда. Понемногу память восстанавливалась, он даже вспомнил карточные комбинации, однако в шулерство возвращаться Осип не желал, потому как восхищался святостью спасшего его пожилого мужчины, и решил, что может стать другим человеком во всех смыслах этого слова и начать все сызнова. О том, что память восстанавливается, он утаил, не желая ворошить прошлое и обсуждать ошибки канувших в небытие дней. Козырь мечтал стать уважаемым человеком в белом халате, как и его спаситель. Семену Потаповичу это льстило, он с удовольствием посвящал ученика в тайны своей профессии, брал на осмотры и пояснял вслух свои действия.
