— Не об этом речь, — решительно прервал ее Минз. — Я только хочу, чтобы вы поняли, что я больше не могу доверять вашему чувству ответственности. Поэтому с сегодняшнего дня я прошу вас каждый раз представлять мне кандидатов на экскурсоводов. Хм… и вообще все персональные дела прошу представлять мне для решения. Думаю, что такое ограничение вашей компетенции вы сами посчитаете правильным.
Анна ничего не ответила. В принципе она не расстроилась по этому поводу. По крайней мере, такие вещи ее не трогали.
Минз крякнул и добавил:
— Что же касается оставшегося вознаграждения для этого, как его там… Дзевановского, то это исключено. Ведомость не подпишу. Вам придется уничтожить ее. Он и без того получил большой аванс, а вообще он должен был бы заплатить штраф.
— Я уверена, — заметила Анна, — что пан Дзевановский обратится в суд и выиграет дело…
— Возможно. Добровольно я не заплачу ему.
— Придут судебные издержки.
— Трудно, ничего не поделаешь.
Анна расстроилась. Она была совершенно уверена в том, что Марьян ни за какие сокровища не обратится в суд. Он хотел отдать даже аванс. В то же время остальные триста злотых имели уже свое конкретное назначение. Были просто необходимы: воротник к шубе, перчатки, по крайней мере, шесть рубашек и прежде всего шляпа. В конце концов, перчатки он примет от нее, но рубашки и воротник… Она уже два раза присылала Минзу ведомость для подписи. Надеялась, что в поспешности не заметит. Она решила торговаться:
— Я обещала ему, что он получит деньги еще на прошлой неделе. Может быть, вы оплатите ему хотя бы двести? Сколько-нибудь…
— Ни гроша, — решительно прервал Минз.
— Вы ставите меня в глупое положение.
Минз возмутился:
— Вы шутите?! Вы должностное лицо фирмы «Мундус», а то, что ваш личный знакомый, меня совершенно не интересует. Собственно, если вы хотите… я не могу, хм… запретить вам выплатить эту разницу из собственного кармана.
— Мне придется сделать это.
— Пожалуйста.
— Однако я не располагаю такой суммой. Могу ли я попросить аванс?.. Я выплачу его на протяжении трех, а может, и двух ближайших месяцев.
— Нет. При других обстоятельствах не отказал бы, но сейчас вообще удивляюсь, что вы могли ждать этого от меня.
— Извините, пан директор, — она встала, поклонилась официально и вышла.
Несомненно, в резкости Минза должно было что-то скрываться. Анна вспомнила сейчас, что однажды невольно подслушала разговор коллег. Они утверждали, что «Минз влюблен в Лещеву» и поэтому уволил Комиткевича. Возможно, это и глупость, но не исключено, однако, что он откуда-то узнал о Марьяне…
«Боже мой, — думала она, — откуда я возьму эти деньги?»
Она знала, что у тетушки Гражины денег нет, Жермена не одолжит. Оставалась только Ванда, но обращаться к ней для Анны представлялось чем-то ужасным. Еще позавчера она могла бы попросить у Кубы. Несмотря на тяжелые времена и затраты на развод, он наверняка нашел бы для нее эти триста злотых. Но сегодня она уже не могла об этом даже подумать. Обращаться к такому глупцу… Он готов был бы подобную просьбу расценить как повод для дальнейшей активности. Ну, а эта его активность!..
При одном воспоминании Анна не могла удержаться от смеха, потому что все это было скорее комичным, нежели гадким. Началось это спустя неделю после отъезда Жермены. Куба пришел в комнату Анны с серьезным и страдальческим выражением лица. Он спросил, не помешает ли, сел и, какое-то время поковыряв в носу, заявил, что он совершенный банкрот, что Жермена бросила его самым омерзительным образом и он чувствует себя несчастным. На замечание Анны, что депрессия такого рода пройдет с течением времени, он крякнул и сказал:
— Если бы у меня была такая жена, как ты… Ты ведь не поступила бы так, как Жермена.
Он вынул из кармана коробочку с мятными драже, съел одну, очень быстро двигая челюстями (еда была единственным, что он делал быстро), после чего спросил:
— А ты, ты тоже чувствуешь себя одинокой? Муж в Познани. Я всегда считал, что он тебя не любит.
— Откуда же такой вывод?
— Позволил тебе уехать.
— Это было необходимостью, — пожала плечами Анна.
— Я бы ни за что на свете не позволил.
Он придвинулся к ней так, что она услышала запах несвежего дыхания и мяты.
Одновременно Куба несмело положил ладонь на ее ногу.
— У тебя такие ножки, — вздохнул он.
— Ты с ума сошел, Кубусь — рассмеялась она весело.
— Почему?
— У меня сложилось впечатление, что ты заигрываешь со мной.
— И что в этом ненормального? Оба мы одинокие, под одной крышей… Ты всегда мне очень нравилась, а ведь любишь меня, правда? Правда?..
Он провел рукой по ее ноге, и Анна заметила, что у него грязные ногти.
— Перестань, — сказала она мягко, но решительно, — убери руку и веди себя прилично.
— Почему, почему? — повторял он.
Его дыхание все учащалось, и он прижал ее к себе. Одновременно резким движением сунул руку под платье. Как это было омерзительно! Выше чулка она почувствовала прикосновение липкой потной ладони. Изо всех сил она оттолкнула его и вскочила на ноги.
— Убирайся сейчас же! Ведешь себя, точно пьяный! — закричала она.
— Ну что ты? — бормотал он. — Анка, ну что ты?..
— Ты омерзительный, убирайся сейчас же! Никогда не предполагала, что ты можешь вести себя так со мной. Убирайся!
Куба стоял с беспомощно опущенными руками.
— Оставь меня в покое! Прошу тебя!
— Ага, видишь! — он вытянул указательный палец жестом напоминания. — Ты сама полыхаешь! Конечно! Горишь! Посмотрись в зеркало, у тебя румянец на щеках. И не прикидывайся, что тебе не хочется!
Анна на мгновение остолбенела и взорвалась громким откровенным смехом. Кубусь выглядел так забавно, что был просто похож на карикатуру, и, о Боже, какой наивный! Она бесцеремонно вытолкала его за дверь. Целый день она думала, не рассказать ли обо всем его матери, но пришла к выводу, что это бы весьма огорчило пани Гражину и поэтому лучше не рассказывать. Куба держался, точно ничего не произошло: за ужином, как всегда, ел неэстетично, чесал все участки тела, ковырял в зубах; ногти у него по-прежнему были грязные. На Анну он вообще не обращал никакого внимания.
Она уже подумала, что он отказался от амурных желаний, но около десяти вечера, когда пани Гражина пошла в свою спальню, Анна услышала скрип двери. Она как раз раздевалась и едва успела накинуть халат, как вошел он, даже не постучав.
— Куба! — прошептала она громко. — Я прошу тебя сейчас же уйти, сейчас же!
Он не двинулся с места, всматриваясь в нее широко открытыми глазами. В измятой и незастегнутой пижаме, он выглядел смешно и отталкивающе. Заросли черных волос на груди создавали впечатление чего-то небрежного и запущенного.
