Я остаюсь христианином, будучи безгранично обращенным в веру Святого Духа, жажду, чтобы святое дыхание веяло по дальним горизонтам, предварительно обогатившись семенем и влагой, пройдя сквозь тело Возлюбленного. Дух, прежде чем обратиться в свет, должен стать теплом. Тогда он достигнет высшей степени сияния и проникновения.
ГЛАВА VI
Парнобратья
Поль
Кергистов ялик обнаружили уже назавтра, в первых лучах дня, — он разбился о волнорез. Тела трех девочек-даунов и тело Франца были найдены на пляжах островов через неделю. Остальные пять девочек исчезли без следа. Дело вызвало глубокое волнение в Звенящих Камнях, но пресса о нем едва упомянула, и наскоро проведенное расследование привело к быстрому закрытию дела. Если бы речь шла о нормальных детях, какие бы крики поднялись по всей Франции! Но в случае умственно отсталых, этих человеческих отбросов, которым поддерживают жизнь ценой огромных расходов, в силу маниакальной совестливости… Несчастье такого рода, по сути, разве не благо? В свое время этот контраст между размахом драмы, которую мы прожили час за часом, и равнодушием, с которым его встретили вне нашего маленького сообщества, естественно, ускользнул от меня. Но позже, оглядываясь назад, я осознал его и тем самым укрепился в мысли, что мы образовывали — близнецы, но так же и блаженные и, расширительно, все население Звенящих Камней — особое племя, подчиняющееся иным законам, отличным от людских, и потому мы внушали опасение, презрение и ненависть. Будущее не опровергло это ощущение.
А пока глубокое и молчаливое сообщничество Жан-Поля с Францем (и через него — с шестидесятые блаженными Святой Бригитты) полностью не объяснялось ни возрастом, ни географической близостью. То, что мы с братом-близнецом — монстры, — истина, которую мне удалось долго от себя скрывать, но подспудно ощущал ее с самого раннего возраста. После многолетних опытов и чтения исследований и трудов по данной теме, эта истина озаряет мою жизнь светом, которого бы двадцать лет назад я стыдился, десять лет назад — гордился, теперь же я смотрю на нее хладнокровно.
Нет, человек не создан для близнецовости. И как всегда в подобных случаях — я хочу сказать, когда сходишь с рельсов заурядности (такова же была констатация дяди Александра касательно его гомосексуальности), — высшая сила может поднять вас на сверхчеловеческий уровень, но заурядные способности низринут на дно. Детская смертность у разнояйцевых близнецов выше, чем у детей-одиночек, и у двойняшек выше, чем у разнояйцевых близнецов. Рост, вес, продолжительность жизни и даже шансы на жизненный успех у одиночек выше, чем у двойственных экземпляров.
Но всегда ли можно с уверенностью отличить настоящих и ложных близнецов? Научные труды категоричны: нет абсолютных доказательств настоящей близнецовости. Можно разве что исходить из внешнего отсутствия различий, объясняющих близнецовость. По моему мнению, близнецовость настоящая — дело убежденности, — убежденности такой, что она способна выковать две судьбы, и когда я оглядываюсь в прошлое, то не могу сомневаться в невидимом, но всемогущем присутствии этого фактора, так что я даже спрашиваю себя: а вдруг — за исключением мифологических пар вроде Кастора и Поллюкса, Ромула и Рема и т. д. — мы с Жаном единственные настоящие близнецы, когда-либо жившие на земле?
Что Жан-Поль монстр — косвенно доказывалось тем, что мы про себя называли «цирком». Это была грустная забава, повторявшаяся с каждым посетителем, начиналась она удивленными восклицаниями, вызванными нашим сходством, и продолжалась игрой сравнений, подмен, путаниц. На самом деле единственным человеком в мире, кто мог нас различить, была Мария-Барбара. Но только не тогда, когда мы спали, — призналась она нам, потому что тогда сон стирал все наши различия, как прилив смывает следы, оставленные детьми вечером на песке. Для Эдуарда полагалось разыгрывать маленькую комедию, — по крайней мере, так я трактую сегодня его поведение, потому что в то время оно нас ранило, мучило, и мы бы употребили гораздо более суровое слово — ложь, обман, — если бы решились говорить об этом тогда. Эдуард никогда не был способен различить нас и никогда не пожелал в этом признаться. Однажды он решил — полусерьезно, полушутя, — «что каждому достанется по близнецу. Вы, Мария-Барбара, берете Жана, раз уж он ваш любимчик. Я выбираю Поля». Но любимчиком Марии-Барбары был я, и в тот момент мама держала меня на руках, — а Жана, изумленного и все же полуобиженного, Эдуард как раз поднял с земли и нарочито стал утаскивать с собой. С тех пор так и повелось, и каждый раз, когда один из нас оказывался у него под рукой, Эдуард без разбору хватал его, называл «своим» близнецом, своим любимчиком, начинал вертеть, сажал на плечи или возился с ним. Ситуация могла бы всех устроить, поскольку каждый из нас, таким образом, по очереди оказывался его «любимчиком», но, хотя он предусмотрительно решил не называть нас по именам, а говорил Жан-Поль, как все, — в его забаве был обман, больно задевавший нас за живое. Конечно, блеф становился особенно неприятным в присутствии какого-нибудь посетителя. Потому что тогда он демонстрировал свое мнимое знание с категорической уверенностью, нагружая постороннего свидетеля, совершенно сбитого с толку, доводами, которые через один были фальшивы. Ни Мария-Барбара, ни Жан-Поль не осмелились бы в такой момент его разоблачить, но наше смятение, должно быть, было заметно.
«Монстр» происходит от латинского monstrate. Монстр — существо, которое показывают, демонстрируют в цирке, на ярмарке и т. д., и мы не смогли избежать этой участи. Ярмарка и цирк нас миновали, но не кино, причем в самой тривиальной своей форме — рекламного ролика. Должно быть, нам было лет по восемь, когда кто-то из отдыхающих — парижанин — заметил, как мы играем на маленьком пляже Катрево, который на самом деле является устьем Кентоского ручья. Он подошел к нам, разговорил, выспросил возраст, имена, адрес и тут же направился в Усадьбу, крыша которой виднелась над утесом, преодолев лестничку в восемьдесят ступеней. Если бы он пришел с дороги, то ему пришлось бы иметь дело с Мелиной, которая со свойственной ей суровостью быстро дала бы ему отпор. Внезапно возникнув в глубине сада, он наткнулся на Марию-Барбару и ее «бивуак» — шезлонг, коробка с рукоделием, книги, корзина с фруктами, очки, шаль, пледы и т. д. Как всегда, когда ее смущали или докучали, мама погрузилась в работу, уделяя пришельцу только косвенное внимание и давая уклончивые ответы. Милая Мария-Барбара! Она так, по-своему, говорила «нет», оставьте меня в покое, ступайте прочь! Я никогда не видел, чтобы она заходила дальше в отстранении, отрицании, чем эта внезапная погруженность в случайную деятельность, даже в простое созерцание цветка или облака. Она не была мастерица отказывать.
Эдуард, издали разглядев, что Мария-Барбара сражается с незваным гостем, стремительно подошел, собираясь вмешаться. То, что сказал ему незнакомец, удивило его настолько, что он на минуту онемел. Парижанина звали Нед Стюард, и он работал в агентстве кинорекламы «Кинотоп», чья официальная деятельность заключалась в съемке коротких рекламных роликов, которые показывали в кинозалах во время перерыва. Он заметил Жан-Поля на пляже и просил разрешения использовать их для съемок. Эдуард немедленно возмутился, что отразилось на его лице, где всегда, как на экране, читались все движения его сердца. Стюард усугубил положение, намекнув на значительный гонорар, который это «выступление» — Эдуард впоследствии усвоил это выражение и выдавал его нам по всякому случаю, отмечая голосом кавычки, как будто демонстрировал его на кончике пинцета, — непременно нам обеспечит. Но посетитель был настойчив, ловок и, видимо, имел некоторый опыт в такого рода переговорах. Он выправил, казалось бы, совершенно безнадежное положение, в два галса. Сначала он пообещал удвоить обещанную сумму и передать ее на нужды Святой Бригитты. Затем он описал рекламный сюжет, который мы, по его замыслу, должны были иллюстрировать. Речь, конечно, не шла о каком-нибудь вульгарном предмете, вроде ваксы, растительного масла или сверхпрочных шин. Нет, мысль о нас возникла у него в связи с предметом благородным, для которого вдобавок мы были словно предназначены. Сейчас, накануне каникул, ему поручили организовать рекламу морских биноклей марки «Юмо».[2]Поэтому он и бродил по побережью Ла-Манша в поисках идеи. И только что он нашел идею. Почему бы не доверить защиту марки «Юмо» братьям-близнецам?
