Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
— Когда шли в атаку, сколько топливных баков брали с собой?
— Шли в бой только с двумя бортовыми баками — этого хватало на 250 километров дороги. На каждый танк приходилось еще и три «запасных» бака — 270 литров горючего, но «запасные баки» в бой с собой никогда не брали.
— Танк Т-34–85 был намного комфортабельней простой старой «тридцатьчетверки»?
— Нет. Та же «консервная банка», только на пятерых. Трудно представить себе, как мы умудрялись в неописуемой тесноте спать всем экипажем. Вы зря полагаете, что за исключением пушки большего калибра танк Т-34–85 был удобней или чем-то лучше «старых» Т-34. Хоть и поставили на новом танке вентиляторы, но от них толку не было, мы все равно жутко задыхались от пороховых газов. Все проклинали командирское сиденье на пружинах. Чуть с него приподнимешься, и оно сразу же даст тебе под зад. А люк командирской башенки! Какой-то идиот спроектировал его!!
— Какие приборы наблюдения использовали в экипажах?
— Ну вы и выразились… Приборы наблюдения… Пользовались командирским биноклем, вот вам и все «приборы»… Дальномеров у нас не было. Через щели можно было с трудом увидеть, что творится только вокруг танка. Чуть лучше — командирский перископ. Прицел ТМФД-7, спаренный с пушкой. В атаку шли всегда с открытой задней крышкой командирского люка, а механики-водители в нашей бригаде люк не открывали, даже «на ладонь». Механики упирались налобником танкошлема в броню и через свой перископ видели происходящее на поле боя. Чуть лучше, чем новорожденные котята. Только в городских боях приходилось «задраивать» все люки танка. И это было опасно. Задний люк командирской башенки закрывался двумя защелками, связанными ремнем. Если тебя ранят, ты открыть не сможешь, сил не хватит. Поэтому ремень стягивали, чтобы защелки не закрывались. Я уже дал характеристику конструкции этого люка.
— Каким было личное вооружение танкистов в экипажах?
— В этом аспекте, как говорится, «возможны вариации». Никто особо не следил, с каким личным оружием воюет экипаж. У меня был пистолет «парабеллум», у ребят — наганы. В танке был автомат ППШ и два немецких трофейных автомата. Всегда набирали много гранат Ф-1. А вот автоматов ППС танкистам в нашей бригаде не выдавали.
— «Дисциплина связи» соблюдалась строго?
— Да. Связь шла на роту, далее на батальон. Я, например, не знал, на каких волнах работают рации штаба бригады, и все доклады по рации шли через комбата. Перед наступлением вводился «режим радиомолчания». У меня как-то, незадолго до атаки, болванка попала в башню и вывела рацию из строя, а я должен был идти головным танком, имея позади девять машин. В момент, когда снаряд ударил в башню, мы ели внутри машины. Я попросил разрешения проверить рацию. Не разрешили. В атаку пошел без радиосвязи.
— Как одевали танкистов? Не мерзли по ночам?
— Претензий не должно быть. Экипажи получали к зиме ватники и валенки, но днем приходилось менять валенки на сапоги. Офицерам еще давали меховые жилеты. Командиры в бригаде сначала ходили в обмундировании хэбэ, после всем выдали новую форму английского сукна. В танке зимой, конечно, мы мерзли. Зимой экипаж всегда возил с собой печурку. На длительных стоянках она устанавливалась под танком, чтобы поддерживать температуру масла не ниже 25 градусов по Цельсию. А дизель охлаждался антифризом. Ну а танкисты спиртом согревались, само собой.
— Как кормили танкистов во 2-й гвардейской бригаде?
— Неплохо, с пехотой не сравнить. Нас как-то наш заместитель по хозяйственной части капитан Барановский накормил овсянкой со свиной тушенкой, так мы стали возмущаться, чуть ли не бунтовать. А пехоту кормили баландой. Не верю рассказам о том, как пехоту кормили наваристыми борщами и кулешом с салом. Отъедались в пехоте только благодаря «трофеям». А в обороне… Хлеба дадут пехоте 800 грамм на день, они его утречком съедят, а дальше только ремень потуже затягивают. Но и мы, танкисты, всегда искали, где еще можно подкормиться. Когда нам выдавали перед операциями продовольственный НЗ — сало, галеты и т. д., то этот НЗ уничтожался моментально. Помню, в Литве на каком-то заброшенном хуторе «конфисковали» свинью. Девять пуль в нее всадил из «парабеллума» (у меня в патроннике всегда был девятый патрон), но она не хотела помирать. Добили свинью ножом.
Связали ноги, просунули жердь и с трудом унесли. Отрезали окорок, обмазали глиной, закопали в ямку, разложили над ней костер. Тут приказ: «К машинам! По местам!» Поехали. На корму в брезенте поместили недоготовленный окорок. Еще два раза повторяли эту операцию. Отличный получился окорок. Часто выручали трофейные продукты, очень мы «уважали» немецкие консервы, шнапс и шоколад, а вот немецкий хлеб хоть и был вкусным, но у многих вызывал сильную изжогу.
— Как был организован досуг танкистов во время фронтового затишья?
— Никакого организованного досуга у нас не было. Никогда к нам не приезжали артистические бригады или фронтовые ансамбли. Я не помню, чтобы к нам в бригаду приезжали писатели или корреспонденты центральных газет. Сразу после взятия Вильнюса мне довелось увидеть на расстоянии двадцати метров своего кумира тех лет, знаменитого писателя и публициста Илью Эренбурга. Ко мне подошел его сопровождающий, в звании капитана, и сказал: «Младший лейтенант, с вами хочет побеседовать товарищ Эренбург». Но я перед этим хорошо выпил, от меня разило спиртом за версту, и я постеснялся подойти к Эренбургу. Сказал, что мне приказали немедленно прибыть в бригаду. После дико сожалел о своей глупости. Эренбурга обожали все фронтовики. В бригаде была своя кинопередвижка, и пару раз довелось посмотреть кино. За несколько часов до начала январского наступления в Пруссии нам показали кинофильм «Серенада Солнечной долины». А перед демонстрацией фильма наш танкист Саша Малыгин прочитал ребятам наизусть поэму «Лука Мудищев». Понравилось. Но если честно, то у нас и не было много свободного времени. Во время затишья мы занимались своей техникой, тренировками, изучали район боевых действий и так далее. Да еще на нашу голову «сваливались» всякие замполиты, проводившие бесчисленные, никому не нужные партийные и комсомольские собрания. Появлялись комиссии из Политуправления, из штаба БТ и MB, из всяких ремонтных, технических и прочих служб. Отдыхать нам особо не приходилось. И когда у меня выпадали свободные часы, то я всегда уединялся, читал или писал стихи.
— Пили в бригаде много?
— Пили очень сильно, но, как правило, только после боя… Поминали погибших товарищей. Снимали алкоголем жуткое душевное напряжение. Психология смертников, что тут поделать… Но иногда пили и перед боем, особенно зимой. В свою последнюю атаку 21 января 1945-го я шел, крепко выпив. Это случилось на девятые сутки после начала общего наступления. Я не помню, что ел в первые восемь дней беспрерывного наступления в Пруссии в январе 1945-го. Может, съел несколько сухарей за все эти дни. Не помню… Мы были на грани полного физического истощения. Единственное желание — спать. Ночью, перед моим последним боем, был сильный мороз. Мы околевали от холода. На рассвете меня вызвал комбат Дорош. В тот момент, когда он лично налил мне стакан водки, я сразу понял, что за этим стаканом последует какая-нибудь гадость. Он поставил мне задачу возглавить сводную роту танков, прорваться и перекрыть шоссе Гумбинен — Инстербург, занять оборону и продержаться до подхода наших войск. Я понял, что пью последний раз в своей жизни. А после того, как в то же утро заметил, что потерял авторучку-талисман, в том, что сегодня случится большая беда, сомнений не оставалось… Это задание было гибельным, если не сказать преступным. Без поддержки артиллерии, без пехоты, без какого-либо взаимодействия с соседями — все на авось… И гвардии майор Дорош, наливая мне стакан водки, прятал свои глаза. Я не стал его ни о чем спрашивать. Мне все было ясно и без вопросов. Пошел к экипажу. Проходил мимо кухни, и тут наш повар предложил мне стакан водки и котлету. Я выпил еще 200 грамм. Два стакана водки согрели меня. Утихла боль в раненной накануне осколком левой руке. Экипаж уже получил завтрак, и лобовой стрелок, расстелив брезент на снарядных чемоданах, разложил еду. У нас водка была не только пайковой. Механик разлил всем водку из «трофейного» бачка. И я выпил еще двести грамм. Когда меня ранило в лицо, кровь дико воняла водкой. Я подумал тогда, что если выживу, то больше никогда не буду пить эту гадость.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
