Книга Жунгли - Юрий Буйда

Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 68

Люди умирали, уезжали, перебирались в новостройки, постепенно освобождая Татарский двор, и Дора занимала метр за метром, захватывал комнату за комнатой… ходила по инстанциям, клянчила, божилась, совала взятки… Метр за метром, комната за комнатой…

Семья и дом – ничего другого в ее жизни и не было. Дом и дети. Дом и свои. Свои появлялись и уходили, рождались и умирали, а дом оставался. Этот дом давно стал ее кожей и костями, раковиной и горбом. Это у нее осенью стонали проржавевшие водопроводные трубы, болели догнивающие кирпичи, а где-то рядом с печенью леденело и жгло обручальное кольцо, закатившееся под половицу… Ну и ложки, конечно, двенадцать серебряных ложек… Эти ложки достались ей от бабушки Полины, которая была домработницей у какого-то генерала, а когда генерала в тридцать восьмом взяли, утащила из-под носа у чекистов двенадцать серебряных ложек…

Эсэсовка то и дело собиралась уйти на покой. Все чаще она с протяжным вздохом говорила, что ей надоело быть человеком. Но все что-то отвлекало: помогла старшей дочери Еве поднимать девочек, устраивала внучку Анечку Бодо, оставшуюся сиротой после смерти матери, воевала с соседями и мужьями, лечила сына Николашку от алкоголизма, бегала по инстанциям, оформляя права собственности на жилье, готовилась к схватке с застройщиками, которые мало-помалу подбирались к Жунглям, Чудову, Кандаурову, ставили одну двадцатиэтажную башню за другой, выкупали землю под строительство. И тут Эсэсовка не хотела упустить своего, а продать Татарский двор с землей подороже.

«Надо жить, - говорила она. – Пока человек не мертв, он жив».

И вот все, ради чего на жила, пошло прахом, а человеком, который разрушил ее жизнь, стал Николаша, любимый сын.

Еще месяц назад ей говорили, что этот Артамонов из строительной компании обхаживает Николашу. Несколько раз их видели в Чудове, в ресторане «Собака Павлова». А когда Эсэсовка под предлогом поиска пропавших ложек устроила обыск во всем доме, у Николаши вдруг обнаружились десять тысяч рублей – таких денег у него отродясь не бывало. Сын бил себя в грудь и клялся, что эти деньги не от Артамонова, а просто деньги, которые он заработал на Кандауровском рынке, где помогал разгружать товар. Дора хоть и не поверила, но больше к Николаше не приставала. В голове не укладывалась мысль о том, что любимый сын вдруг возьмет да и подпалит родной дом.

Эсэсовка Дора обожала сына.

Николаше не везло с детства. В три года его оперировали по поводу паховой грыжи, в пять у него удалили гланды, в семь его выбросил из окна пьяный отец, и мальчик сломал обе ноги. Вдобавок у него была железодефицитная анемия, он быстро уставал. Вечером приходил к матери, ложился рядом, прижимаясь к ее бедру, и слабым голосом говорил: «Вот теперь можно и умереть». Эсэсовка тихо плакала, гладила сына по голове, и он засыпал. Николаша плохо учился, был некрасивым, вялым и туповатым, дважды неудачно женился, пил, таскался по самым поганым бабам, вечно хныкал, жаловался на жизнь, месяцами болтался без работы, но стоило ему в разгар ссоры вдруг упасть на колени, обхватить материны ноги и зарыдать, сотрясаясь всем своим нелепым телом, как Эсэсовка Дора начинала дрожать и, обняв дурака Николашу, со стоном частила: «Ты мой, мой, мой, никому не отдам, ты мой…» - и готова была ради него на все. А через неделю-другую все повторялось. Николаша запивал. Утром, затемно, он вползал в спальню матери и умолял налить: «Не то ведь сдохну, маман». Дора орала, таскала его за волосы, но в конце концов наливала – у нее в тумбочке у кровати всегда стояла дежурная пол-литра. Николаша плакал, клялся, что это последняя, что больше ни капли, а потом отправлялся по друзьям-знакомым – занимать на пиво.

Дора была уверена в том, что во всех бедах сына виновата его дурная рука: Николаша был левшой. Злое левое начало искорежило его натуру, превратив сына в негодяя.

Случилось самое страшное: сын предал, дом сгорел.

Одна. Она осталась одна.

Мужья оказались ни на что не годными – одни сами ушли, других Дора выгнала. С детьми тоже, можно сказать, не повезло. Старшая дочь вышла замуж за какого-то невразумительного мужика по прозвищу Штоп, родила дочь Камелию, а потом погибла под колесами грузовика. Ева долго маялась с двумя девочками – Женей и Улиточкой. Женя устроилась в таксопарке, Ева наконец вышла замуж за чудовского, но она была женщиной бесхарактерной, и Дора не верила, что у Евы все будет хорошо. Младшую дочь Эсэсовки, Полину, зарезал сожитель, и ее дочь Анечка, мрачноватая красавица, переселилась к бабушке. Анечка ни с кем не дружила, жила замкнуто, а сразу по окончании школы вдруг объявила, что выходит замуж за Климса. Он был бандит бандитом, и хотя был готов ради Анечки на все, Дора не ждала добра от этого брака.

А тут еще Николаша…

Дора ни на кого не могла положиться и потому никому не доверяла – ни дочерям-недотепам, ни сыну-обалдую, ни внучке Анечке, которая была слишком красива, ни участковому Семену Семенычу Дышло. Впрочем, когда она думала про Семена Семеныча, ей становилось немножко не по себе. Причин тут было несколько. Во-первых, вдовец Семен Семеныч предложил Доре выйти за него замуж. Во-вторых, он ей нравился. В-третьих, он оказался неплох в постели. В-четвертых, он целовал ее в губы. В-пятых, у Доры слегка мутилось в голове, когда Семен Семеныч хлопал ее по заднице и говорил со смехом: «А ведь мы с тобой еще будем ого-го, Кобыла Федоровна!» В-шестых, Дора просто боялась довериться мужчине, которому днем она оставалась должна за ночь. Такое с ней случилось впервые в жизни, и это ее смущало. Однажды она даже пригрозила Семену Семенычу: «Еще раз заикнешься про это самое – убью». Это после того, как он по неосторожности употребил слово «любовь», сначала насмешившее, а потом напугавшее Эсэсовку Дору.

Вдобавок Семен Семеныч был капитаном милиции, то есть он служил той самой власти, с которой она решила тягаться. Дора понимала, что ей не выиграть в этом противостоянии, но она и не надеялась на победу. Она не собиралась побеждать – она твердо решила не сдаваться.

Она рассчитывала только на себя. На свой сучий характер да на охотничье ружье, оставшееся то ли от первого, то ли от третьего мужа. Вот только патронов к нему не хватало.

Об этом она и сказала первым делом Семену Семенычу, когда он приехал проведать ее на пепелище Татарского двора.

- Патронов мало.

- Дора, - сказал Семен Семеныч, - кончай ты это, Дора. Ты посмотри на себя: ни прически, ни, понимаешь, внешнего вида. Грязная, косматая – ведьма ведьмой. Нашла из-за чего, понимаешь, переживать. Из-за гнилушек этих. Ну сгорели и сгорели. Будто тебе негде жить. И детям твоим есть где. Садись-ка в машину, поедем ко мне, помоешься, поужинаем, тяпнем по рюмочке и это самое… Приляжем, как люди… По-человечески, Дора, понимаешь, все должно быть по-человечески…

- Патронов, говорю, мало, - сказала Дора. – Еще бы десяток.

Дышло вздохнул.

Завтра сюда подгонят бульдозеры, понаедут люди… Начальство, милиция… На наплюй ты на этот двор, Дора. А твоему Николаше, засранцу и даромеду, даже полезно остаться без крыши: может, за ум возьмется. Никто тебе, понимаешь, не даст того, чего ты хочешь. Три квартиры – это как раз по закону, а остальное – это мечты. Ты что, в людей будешь стрелять, что ли? Из-за этой гнилушки? Не бури грех на душу, Дора. И ружье у тебя незаконное. Да и стрелять ты не умеешь. Ты же не хочешь в тюрьму. Что там хорошего, в тюрьме? Ничего там нет хорошего, кроме плохого. Одной ведь тебе не справиться, ты же это понимаешь. Ну и кто тебе поможет? Ты на кого надеешься? На Бога, что ли? Это с твоей-то жопой?...

Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 68