— На севере?
— Да. Я оставил тебя в Тауровинде, а встречаю возвращающимся с севера.
— Ну, я если уж снимаюсь с места, то двигаюсь быстро. Я хотел поговорить с Арго. Он здесь и очень встревожен.
Сидевшие в шатре недоуменно переглянулись, и Урта сделал мне знак помалкивать.
— Отложим пока. После поговорим. А я тем временем набрал этих нескладех на подмогу… Вот они, лучшие силы моего доброго друга Вортингора, хотя самому ему пришлось остаться и охранять свои владения.
Меня наскоро познакомили с начальниками коритани, после чего Урта рассказал о своих успехах в их землях.
Самое главное: он вел с собой почти сотню добрых бойцов.
— Люди против Теней Героев?
— В прошлый раз помогло! А на что еще я могу опереться?
Последние слова он прошептал. Я понимал причину. Все, что он делал: каждый поступок, каждое действие, каждый вызов иному миру — совершалось с показной уверенностью. Решимость и твердость часто оказываются сильнее железа и колесниц.
Его повествование о деревянных изваяниях, возвращавшихся к жизни, об их последнем шествии к реке давали, впрочем, пищу для размышлений. И опять какие-то мыслишки, обрывки воспоминаний, свили гнездо в моем сознании.
Следующая история оказалась еще интереснее.
Прослышав, что я в лагере, Кимон выбрался из палатки, которую делил с семью молодыми коритани, и явился в шатер отца. Между прочим, он пришел не один. С ним вошел мосластый бледный паренек, мальчик со шрамами на лице, предвещавшими победы, с голодным взглядом, с надменно поджатыми губами. Однако при виде меня он насупился и тихо сел с краю, скрестил ноги и приготовился терпеливо ждать.
Кимон приветствовал меня, вздернув голову, чтобы показать свежий шрам.
— Я получил шрам на подбородке! — поведал он. — Вот от этого мальчишки. Его зовут Колку, и мы с ним договорились, как поделить главенство и почести.
— Похвально. Я не понял ни слова из того, что ты сказал.
Кимон тотчас же заметил, что отец его тихо посмеивается про себя, но мальчик был так занят собой, что не обратил внимания. Он подробно описал мне свою схватку с Колку в борьбе за шрам на подбородке. Я подметил, что Колку пару раз покачал головой и сжал кулаки. Стало быть, отчет Кимона был не так верен, как полная луна. Но по каким-то своим соображениям Колку позволил молодому корнови подправить события в свою пользу.
Они с Кимоном пришли к «товарищескому» соглашению, что на полгода Колку возглавит отряд из пятнадцати юношей: пять корнови и десять коритани, затем на полгода власть перейдет к Кимону. После того они станут бороться за первенство. Соглашение их было столь же ненадежно, как первая случка телки с быком, но, как видно, действовало: условия обдуманы, приняты, и надо выполнять, как бы трудно ни пришлось.
Тут мне представили Колку, и я обнаружил, что парень мне нравится. У меня возникло сильное предчувствие, что они с Кимоном — во многом противоположности — когда-нибудь станут сильными союзниками и преданными друзьями.
Пока их скудные годы, их малый возраст испытывали их, и они хорохорились друг перед другом. И все же в них было все необходимое для единства и силы.
Сейчас между ними стояло лишь Царство Теней, и оба признавали это, хотя и не вполне понимая. Кимон ребенком был вырван из страны своего сердца, и боль разлуки запомнилась ему. Колку, не отягощенный такими воспоминаниями, тем не менее, как видно, оценил опыт товарища и доверился ему.
Колку с Кимоном и остальными подростками сбились в отряд, во многом схожий с отрядом утэнов Урты. Они назвали себя «крипта».
— Это ведь греческое слово?
Кимон нахмурился, но Колку ответил улыбкой:
— Древнее Греческой земли. Я слышал его во сне: сны вольно текут по этому острову, разве ты не знаешь?
— Нет.
Конопатый юнец снова улыбнулся и заговорщицки кивнул.
— Так и есть. Это остров сновидений. Они слетаются отовсюду, и куда им дальше лететь? За Страной Призраков нет ничего, кроме заходящего солнца. Я слышал рассказы об утесах, бурном море и об островах, что появляются и исчезают. Но что с того? Здесь край мира, а сны залетают не дальше, чем птицы. Мы живем в сонном пруду, миры и жизни приходят сюда, чтобы остаться, и кое-кому из нас удается их поймать, как и я поймал сон: сон мальчика из земли, древнее Греческой. И он произнес слово «крипта».
Колку говорил словно во сне или словно кто-то другой говорил за него.
— А что он понимал под криптой?
— Хороший вопрос. Я думаю, он понимал «скрытое»; думаю, он хотел сказать: «Я знаю, но пока не открою». Думаю, он хотел сказать: «У меня есть тайна». Во сне, — продолжал он, — я видел орех, еще целый, но в нем не было съедобного ядрышка, а только нечто, ожидавшее, пока о нем узнают. Со временем скорлупа ореха должна стать хрупкой, и тогда тайна выйдет наружу. Вот так. — Он самоуверенно ухмыльнулся.
— Незрелые орешки?
— Готовые открыть все, когда созреют.
— Тогда почему бы не назвать себя орешками?
Мужчины засмеялись, но мальчик оставался собранным и сосредоточенным.
— Странные слова, странный язык, старый язык… Ты их должен знать, если Кимон рассказал мне правду. В сказаниях они звучат лучше. В сказаниях поэтов. Старые слова, а смысл еще старше.
— Крипта? Да, звучит хорошо.
Кимон сказал:
— Мы теперь связаны. Связаны неведомой истиной и неведомым исходом.
Он оглянулся на отца. Урта с большим интересом разглядывал сына.
Мальчик вытащил из-за ворота половинку золотой лунулы.
— Она связывает меня с тобой и с крепостью. Никогда не забывай об этом, отец.
— Как я могу забыть. Другая половина у Мунды.
— Да, — нахмурившись, проговорил Кимон. — Надеюсь, она дорожит ею.
Воспользовавшись случаем, улучив минуту откровенности и единства между отцом и сыном, между братом и побратимом — а таковы, как я понял, были теперь отношения между Кимоном и Колку, — я протянул руку к символу полулуния, висевшему на шее мальчика. Урта разрубил это старинное украшение на две неровные части. Я до сих пор никогда не присматривался к ним. Я повидал немало таких подвесок. Но жест Кимона, как будто стремившегося защитить свой оберег, и внезапный огненный блеск чеканного золота привлекли мое внимание.
Испытание доверия: позволит ли мальчик волшебнику рассмотреть свое наследство?
— Мне хотелось бы взглянуть поближе, — сказал я. — Сними, будь добр.
Кимон покосился на отца, опустил взгляд на золотую игрушку и мгновенно, почти не раздумывая, снял талисман и подал мне. Я был польщен. Узы доверия еще не порваны.
В моих руках оказалась золотая четвертинка луны, отлитая из солнечного металла с чеканным звездным узором: созвездие из семи звезд, солнце в частичном затмении, несколько фаз луны, полоска падающего с небес огня. Половинка, принадлежащая Мунде, естественно, должна была изображать другие части небес. Только сейчас я осознал, что этот древний диск, передававшийся по наследству из поколения в поколение, был превращен неизвестным Мастером в послание, в котором мог крыться определенный смысл.
