— Убийство? — спросила я, на грозном этом слове понизив голос до шепота, и он кивнул.
— Боюсь, что так, мисс Кейн, — тихо промолвил он. — Хладнокровное убийство. И подумать только — мисс Томлин, такая юная, такая красивая, лишилась жизни. В Годлин-холл в ту ночь страшно было зайти. Я семейный адвокат, давний друг, и полисмены, обнаружившие кровопролитие, призвали меня; уверяю вас, мисс Кейн, увиденного я никогда не забуду. Никому не должно видеть такую бойню. Невозможно узреть это и потом спокойно спать по ночам.
Я отвела взгляд. С души воротило. Я жалела, что захотела все узнать. Чем лучше я гнусных сплетниц, что вызнают интимнейшие тайны, вовсе не имеющие к ним касательства? Но мы одолели слишком долгий путь. Можно и дойти до конца.
— А миссис Уэстерли? — спросила я. — Сантина. Надо думать, на сей раз ее не отпустили.
— Ее повесили, мисс Кейн, — отвечал он. — Судья ее не пощадил, да и с чего бы? Ее приговорили к смерти через повешение.
Я кивнула и прижала ладонь к груди; кровоподтеки болезненно заныли.
— А прочие гувернантки?
Мистер Рейзен потряс головой.
— Не сегодня, мисс Кейн, — сказал он, глянув на напольные часы. — Боюсь, сейчас я должен остановиться. Меня вскорости ожидают в Норвиче, и перед отъездом мне не повредит побыть одному и привести в порядок чувства. Давайте побеседуем в следующий раз?
Я кивнула.
— Конечно, — сказала я, поднялась и взяла пальто. — Вы были ко мне очень великодушны. Вероятно, мне надлежит извиниться. Я вижу, как вы расстроены. Боюсь, я лишь усугубила ваше горе.
— Вы вправе знать, — пожал плечами он. — И вы вправе знать все остальное. Просто… не сегодня, если можно.
Я снова кивнула, отвернулась, взялась за дверную ручку, помедлила и вновь поглядела на стряпчего.
— Но какой кошмар, не правда ли? — сказала я. Я не постигала, до каких пределов потребно извратить любовь, дабы естественная близость матери и ребенка погрузилась в пучину подобной одержимости. — Совершить два убийства ради того лишь, чтобы никто не приблизился к твоим детям. Даже вообразить нестерпимо.
Мистер Рейзен поглядел на меня и поморщился:
— Два убийства, мисс Кейн?
— Ну да. Мистер Уэстерли и мисс Томлин. Кошмар.
— Простите, — сказал стряпчий. — Боюсь, я не вполне ясно выразился. Миссис Уэстерли не убивала двоих. Мисс Томлин — единственная жертва этой страшной истории. Разумеется, Сантина хотела убить обоих. И немало преуспела, будь она проклята… простите за выражение. Но нет, мистер Уэстерли… Джеймс не умер. Хотя, если учесть, какова его жизнь ныне, в каком состоянии оставила его эта женщина, смерть, возможно, была бы для него предпочтительнее.
Я вытаращилась на него.
— Мистер Уэстерли жив? — потрясенно переспросила я.
— Да.
— Тогда я принуждена вернуться к вопросу, заданному час назад. Я спросила, где родители этих детей. Я понимаю теперь, где миссис Уэстерли. А их отец? Где он?
Мистер Рейзен воззрился на меня так, будто я повредилась умом:
— Вы правда не знаете?
— Разумеется, нет, — сказала я, все сильнее досадуя. — Если б знала, зачем мне спрашивать? Он уехал из Норфолка? Бросил детей?
— Мисс Кейн, Джеймс Уэстерли способен бросить своих детей не больше, чем я. И он не покидал Норфолк с самого возвращения из злосчастного своего путешествия в Мадрид. Нет, Джеймс по-прежнему с нами. Он никуда не уехал. Он в доме. В Годлин-холле. И пребывал там с вашего приезда.
Глава четырнадцатая
Мне в жизни не требовался будильник, а в детстве папеньке не приходилось стуком в дверь будить меня к занятиям в школе. Летом в Корнуолле, после маменькиной кончины, тетя Гермиона поражалась, когда я спускалась к завтраку ровно в назначенный накануне час. Она утверждала, что я противоестественный ребенок, однако пунктуальность моя ей, очевидно, была по душе. Всю свою жизнь, зная, что мне надлежит проснуться к некоему часу, я неизменно просыпалась.
Посему, велев себе проснуться в четыре утра назавтра после свидания с мистером Рейзеном, я знала, что не просплю; и в самом деле, глаза мои открылись в темноте спальни ровно в четыре. Я поднялась, раздвинула шторы и оглядела земли поместья, стараясь не приближаться к окну; впрочем, боялась я не слишком, ибо дух, обитавший в доме, похоже, в выборе своих трюков повторяться не любил. Страшилась я, ибо не знала, когда он нанесет очередной удар. И каким манером.
Сад заволокло туманом, желтой хмарью, напомнившей мне «лондонский особый». Не представлялось возможности ничего разглядеть; я поспешно оделась и спустилась в кухню. Устроившись так, чтобы отчетливо видеть любого, кто пройдет этой стороною дома, я заварила себе чаю и принялась ждать. Наступила и миновала половина пятого, замаячили пять утра, а с ними и бледная полоска света на горизонте. Глаза мои уже слипались, я уже задремывала, а посему ненадолго выбежала в библиотеку — поискать чтение, что не даст мне уснуть. Выбирая книгу, я услышала шум за стеною, приблизилась к дверям кухни, заглянула и с радостью, хотя и не без испуга узрела, что наконец-то застигла свою добычу.
— Миссис Ливермор.
Женщина в страхе подскочила, выругалась и в удивлении развернулась ко мне, прижимая руку к груди.
— Это что ж ты такое творишь? — осведомилась она — первые ее слова, обращенные ко мне, хотя мы вместе обитали в этом доме и окрестностях уже которую неделю. — Это ж надо, так подкрадываться к человеку? Чуть родимчик не приключился.
— А как еще мне вас застать? — не церемонясь спросила я. — С вами нелегко познакомиться.
— Да уж, — отвечала она, кивнув и смерив меня презрительным взглядом, а затем отвернулась к печи, где закипала вода в кастрюле. — Кто все утро по постелям валяется, тот меня не застанет. Пораньше вставать надо, мадама, коли поболтать охота.
— А с вами можно поболтать? — спросила я. — Нечто подсказывает мне, что вы совершенно откажете мне в диалоге.
Она вздохнула и устало воззрилась на меня. Была она коренастая, ближе к пятидесяти, чем к сорока, и седеющие волосы уминала в тугой пучок на затылке. Глаза у нее, однако, были ясные, и я заподозрила, что дураков она недолюбливает.
— Со мной можно по-простому, — тихо сказала она. — Я у нас неученая.
Я кивнула, слегка смутившись. Разве слово «диалог» имеет хождение только в образованных слоях?
— Может статься, ты и права, — прибавила она, чуточку смягчившись, и вновь отвернулась к печи. Затем прибавила: — Я чай делаю.
— Позволите присоединиться?
— Ты ж небось покоя мне не дашь, коли не позволю? Сядь там, я все принесу, и ты скажешь, чего надобно сказать, а то у меня еще дел по горло. Добро?
Я кивнула и направилась в гостиную, где прежде бывала лишь изредка. Выходя из кухни, однако, я заметила серый след на ладони — вероятно, испачкалась пылью с перил, когда сходила вниз, — и свернула к раковине. Едва на ладони мои полилась вода, я ахнула, и миссис Ливермор снова уставилась на меня:
