— Что такое? Трухляки? — спросил Зик, потянувшись к сумке.
Руди покачал головой:
— Вряд ли. Но что-то тут не так.
— За нами следят?
— Тише ты! — цыкнул хромой. — Говорю же, что-то не так.
Зик заметил ее первым. От ближайшего участка, погруженного в тень, — одного из тех, где никто не мог их увидеть и ничто им не грозило, — плавно отделилась фигура, явно одушевленная. Она, казалось, не двигалась вперед, но постепенно обретала очертания. У размытого силуэта, ростом с Зика, обозначились контуры, и в луче света ярко блеснула пуговица на одежде.
Проявляться фигура начала снизу: сперва Зик увидел изгибы башмаков, потом морщинистые складки на обвисших штанах и колени, которые уже распрямлялись. Отвороты куртки, швы на рубашке и наконец — профиль, настолько же неприятный, насколько и запоминающийся.
У Зика сперло дыхание в горле. Этого хватило, чтобы Руди в один миг развернулся на здоровой ноге. И опять вскинул трость, точно ружье, чем немало удивил мальчика, однако следом он прицелился в человека у стены и нажал какой-то рычажок, спрятанный в рукояти. Раздавшийся выстрел по оглушительности и мощи ничем не уступал прочим, которые доводилось слышать Зику, — а таковых, надо признать, было не так чтобы много.
По коридору прокатилась свинцовая буря, сотрясшая его до основания, и тень куда-то юркнула.
— Чтоб ее! Поторопился! — в сердцах выкрикнул Руди.
Взведя большим пальцем рычажок на трости, он снова встал на изготовку. Противник затаился в темноте. Зик старался прятаться за спиной проводника, пока тот наставлял дуло то туда, то сюда, то по сторонам, то перед собой.
Мальчик, чуть не оглохший от выстрела, никак не мог отдышаться.
— Я его видел! — завопил он. — Вон там! Это трухляк?
— Нет, и закрой скорее рот! Трухляки не…
Его слова неожиданно прервал свист металла, и что-то острое с силой вонзилось в отсыревшую кирпичную кладку. Присмотревшись, Зик разглядел небольшой нож с рукояткой, обмотанной кожей. Прошел он очень близко — до того близко, что через несколько мгновений по уху Руди потекла струйка крови.
— Анжелина, это ведь ты? — рявкнул он. Потом продолжил, уже тише: — Теперь я смотрю в твою сторону. Только шевельнись, и у тебя в потрохах появится дырка, Богом клянусь. Живо выходи! И встань так, чтобы я тебя видел.
— Поищи других дураков!
Странный голос, странный акцент. Зик недоумевал, кому бы он мог принадлежать.
— Можно и дурой побыть, коли хочешь прожить часок-другой. И не нужно тут со мной нахальничать, принцесса. Если уж собралась драться в темноте, не стоило нацеплять на себя братовы пуговицы. Они блестят на свету.
Не успели слова сорваться с его языка, как куртка вместе с пуговицами шлепнулась на пол туннеля.
— Гадство! — выругался Руди, взмахнув тростью, потом схватил Зика за шиворот и оттащил назад, подальше от сочащегося с улицы света.
Они притихли и навострили уши: не слышно ли шагов? Но все было спокойно, пока невидимая женщина не заговорила:
— Куда ты ведешь этого мальчишку, Руди? Что ты с ним намерен делать?
Зику ее голос показался сиплым, — возможно, дело было в травме горла. Звучал он приглушенно и неприятно-липко, словно ей вымазали гланды дегтем.
— Не твоего ума дело, принцесса, — понеслось ей в ответ.
Зик не хотел без нужды задавать вопросов, но не смог сдержать удивления:
— «Принцесса»?
— Мальчик? Мальчик, если в тебе есть хоть капелька здравого смысла, то не води компанию со старыми дезертирами. Там, куда он тебя ведет, нет ничего хорошего. И там небезопасно.
— Он домой меня ведет! — крикнул Зик в темноту.
— Он ведет тебя на верную смерть, а то и хуже. Хочет выменять тебя на что-нибудь у своего хозяина. И если только ты живешь не на старом вокзале, который и запустить-то не успели, то домой попадешь ой как нескоро.
— Анжелина, еще одно слово, и я стреляю! — предостерег Руди.
— Валяй, — ответила та. — И ты, и я знаем, что в твоей старушке помещается только два заряда зараз. Так что стреляй. У меня хватит ножей, чтобы кое из кого сделать сито, но их понадобится куда меньше, чтобы тебя обездвижить.
— Вы что, настоящая принцесса? — повторил вопрос Зик.
И получил по зубам чем-то твердым и костлявым — скорее всего, локтем, но уверенности у него не было. Во рту появился вкус крови. Он спрятал лицо в ладонях и бормотал все бранные слова, какие знал.
— Убирайся, Анжелина. Тебя это не касается.
— Мне известно, куда вы направляетесь, а этому мальчику — нет. Так что меня это касается. Ты сам душу продал — на здоровье, но других за собой не тяни. Я такого не потерплю. И тем более не дам заманить ребенка в ничейные кварталы.
— «Этому мальчику»? — процедил Зик сквозь пальцы. — У меня есть имя, леди.
— Знаю. Тебя зовут Иезекииль Блю, хотя матушка величает тебя Уилксом. Слышала, как ты рассказывал ему на крыше.
Руди едва не срывался на крик:
— Да ведь только я о нем и забочусь!
— Ты его уводишь…
— Я веду его в безопасное убежище! Он сам меня попросил!
Во мраке опять просвистел нож — из одной тени в другую. Никакого звяканья на этот раз не раздалось, зато Руди вскрикнул. Почти сразу за первым ножом последовал второй, но отскочил от кирпича. Не дожидаясь третьего, мужчина выстрелил, только угодил отчего-то в потолок — то ли случайно, то ли с испугу.
Одна из опорных балок переломилась и рухнула… увлекая за собой пласты земли и кирпичные стены.
Обвал грозил распространиться на несколько ярдов в обоих направлениях, но Руди уже был на ногах и резво ковылял в противоположную сторону, помогая себе тростью. Зик вцепился в его пальто и побежал за ним к следующему освещенному участку — туда, где сквозь бледно-лиловые стекла в туннель заглядывало небо.
Они рысили вперед, пока позади не обвалился потолок. Теперь от женщины, говорившей с ними из могильной тьмы, их отделяли добрые пол-акра почвы и камня. Однако Руди потащил его дальше.
— Но ведь отсюда мы и пришли! — запротестовал мальчик.
— Да, но той дорогой теперь не пройти. Вернемся немного назад и спустимся в другом месте. Ничего страшного. Шевели ногами.
— Кто это был? — спросил Зик, вконец запыхавшись. — Она вправду принцесса? — И с откровенным смущением прибавил: — И женщина? Голос у нее какой-то мужской.
— Она старая, — отозвался Руди. Бросив взгляд через плечо и не увидев ничего, кроме завалов, он замедлил ход. — Старая как горы, приставучая как комар и страшная как смертный грех.
На очередной сиреневой полянке он остановился и начал себя осматривать, и тогда-то Зик заметил кровь:
