Его зовут Ричард Марслэнд. Лона называет его Рич. Моя первая реакция на Марслэнда была полностью отрицательной. Рич самый настоящий жеребец: большой поджарый длинноногий мужик с квадратным лицом, маленькими ушами, шишковатыми скулами и ухмылкой абсолютно уверенного в себе человека. У него волосы любителя серфинга, а подстригает он их, как шпинат. Марслэнд старше, чем кажется. Я бы дала ему лет тридцать с небольшим. Наверное, Рич много времени проводит на пляже и здорово загорел. Постоянно щурит глаза от солнца, одно или два раздражения на коже в местах, где образовались язвы. Глаза почти неразличимы, два углубления в тени нависающих желтовато-коричневых бровей. Коэффициент умственного развития у него скорее всего не больше ста единиц, да и то, если в приступе щедрости прибавить несколько баллов.
Первые полчаса нашего знакомства Рич Марслэнд не сказал ничего, что могло бы заставить меня изменить первоначальное мнение о нем. Вел он себя замкнуто, сидел молча и время от времени улыбался, пока мы с Лоной болтали. Он не повел себя по отношению ко мне, как обычно ведут настоящие жеребцы, так что хоть в этом, может, я ошиблась.
Я сделала пару попыток включить его в разговор, использовав стандартные вопросы типа: а чем вы занимаетесь? Мне казалось, что он ловит тунца или торгует зимой лыжами.
Марслэнд широко улыбнулся и совершенно спокойно ответил:
— Я собираю несправедливости.
Я решила прикинуться, будто поверила, и стала задавать приличествующие вопросы, чтобы дать ему возможность покривляться, а самой — взять себя в руки. На лице Лоны застыло необычайно серьезное выражение, черт бы ее побрал!
Но когда этот Ричард Марслэнд заговорил серьезно, мне пришлось немедленно прибавить к его коэффициенту пятьдесят единиц и потом время от времени — еще по десять. Лгал он или нет, сказать было трудно, но одно было очевидно: на недостаток мозгов жаловаться ему не приходилось.
Рич обучился ремеслу брокера, когда учился на доктора философии в университете Лос-Анджелеса. Еще не закончив университет, Рич и трое молодых брокеров сбросились и организовали фирму. Дела у ребят пошли настолько успешно, что через четыре года они все превратились в миллионеров. Так что Рич Марслэнд ушел на пенсию в возрасте двадцати семи лет миллионером.
Какое-то время он ничего не делал, а только путешествовал, причем большей частью автостопом, смотрел на мир, слушал людей. Он слушал их жалобы, что, по мнению простых людей, было неправильно, и пришел к нескольким очень простым выводам: общественные институты, которые созданы для помощи простым людям, в большинстве своем работают спустя рукава. Правительства разводят руками и делают заявления, которым никто не верит, а сами тем временем проедают жизненно важные ресурсы. Подавляющее большинство школ учат не тому, чему нужно… И так далее, и тому подобное. Кроме вывода о ненужности общественных институтов, Рич сделал еще одно интригующее заключение: плохие институты несут главную ответственность за мутации человеческого духа. Именно они порождают монстров, которые в конце концов достигнут такой мощи, что уничтожат человечество ради своих идеалов или неотъемлемых прав.
У человечества существует очень простой выход: уничтожить эти вредные институты или разрушить их до такой степени, чтобы они могли функционировать честно и выполнять первоначально возложенные на них задачи. Рич утверждал, что главная цель этих установлений заключается в защите любой ценой от разрушения или закрытия. Однако в разрушении институтов пригодны не все средства. Так, нельзя оправдать насильственные революции, поскольку они строятся на человеческих страданиях и в конечном счете создают новые, свои институты, а те со временем становятся такими же вредными, как и старые.
Угу, кивала я, а сама мысленно спрашивала себя, к чему он клонит?
«Последние пару лет я с несколькими друзьями изучал основные характеристики общественных институтов и искал пути их уничтожения. Несомненно одно — это должно быть сделано без уничтожения созданной культуры и установления анархии».
«И что, вам удалось найти такой путь?» — поинтересовалась я.
Рич Марслэнд выразительно и абсолютно серьезно покачал головой.
«Нет».
«Значит, два года коту под хвост», — заметила я и рассмеялась, потому что он чуть не провел меня.
После этих слов слегка улыбнулся и Рич. Лона же сидела серьезная. Она вопросительно посмотрела на него и через минуту спросила таким голосом, будто ее страшно возбуждала тайная философия, которую он проповедовал.
«Почему ты не расскажешь ей о…»
«Нет», — задумчиво ответил Рич и пристально посмотрел на меня. После этого Лона, словно согласившись с упреком, бросила на него украдкой немного виноватый взгляд. Я страшно разозлилась на них обоих и сама не знаю почему мысленно сказала, будто мне наплевать на Ричарда Марслэнда. Пусть им занимается Лона, в конце концов он ее парень, а не мой.
Апр. 5
Опять вариация на старую тему. На этот раз мне приснилось, что я не нашла ребенка в детской, когда пошла взглянуть на него. Дев вел себя с таким безразличием, что я сразу поняла, кто забрал ребенка. Я заставила его все рассказать. Он объяснил, что сейчас ребенок для нас очень не кстати. Его родные тоже против ребенка, следовательно, он поступил правильно, отдав ребенка китайской семье, которая жила в джонке в бухте Сан-Франциско. Дев заявил, что им ребенок нужен, а нам — нет. Он говорил так убедительно, что мне пришлось согласиться. Но я ужасно скучала по ребенку, поэтому тайком выбралась из дома и отправилась в бухту. Я не сомневалась, что легко найду китайскую джонку, и надеялась хоть немного времени провести со своим ребенком. Но когда я пришла в бухту, она была забита джонками, как гавань Гонконга, причем все были похожи друг на друга, как две капли воды…
Проснулась я на рассвете. Потрясение ото сна сначала показалось несильным, и я подумала, что быстро забуду о нем. Потом отправилась по делам, но надежда, что сон забудется, не оправдалась. Я прекрасно знала, что послужило причиной этого сна. Когда у нас с Девом начались настоящие раздоры, то я поняла, чем все может закончиться. У меня тогда появилась дикая мысль, будто я смогу привязать его к себе с помощью ребенка. Поэтому в критическое время я перестала принимать противозачаточные таблетки. Сейчас я стыжусь того, что такая мысль пусть даже на секунду могла прийти мне в голову. Я была в отчаянии, но отчаяние не служит достаточным оправданием для того, что я сделала. Использовать таким способом Дева, использовать ребенка… Прошло всего несколько дней, и я уже ненавидела и презирала себя.
День становился все хуже и хуже. Я бесцельно бродила по залитому солнцем студенческому городку с растрепанными волосами, в платье, которое требовалось погладить, и что-то шептала про себя, как Офелия. В маленькой наивной головке Офелии крутилась насмешка Гамлета. Наконец Офелия…
У меня было настроение, в котором, наверное, обычно и совершаются самоубийства. Мысль покончить счеты с жизнью пришла мне в голову впервые в жизни, и это было совсем неудивительно. От идеи о самоубийстве некуда было деться, и она даже показалась мне приятной. Самоубийство представлялось мне необходимым искуплением за все мои грехи и отвратительные поступки.
