Акико отпустила мою руку. Я весь зудел, но чесаться не хотелось – от этого только еще больше зудом изойдешь, нестерпимым зудом.
Я пытался понять, пьян ли я. Сложно было сказать. Зуд можно было счесть признаком обезвоживания или последними отзвуками оставшегося в организме алкоголя.
Я знал, что сейчас надо поспать или хотя бы закрыть глаза. Меня не столько страшила похмельная мука, сколько смутная боязнь воспоминаний.
Закрыл глаза. Попытался представить зимний пейзаж: снег, голые ветви, чистый прозрачный воздух. Вдруг перед мысленным взором снова возникла Ахико с полотна. Да, эту картину я закончил. Я застонал. Бодрствовать было невыносимо.
Я сел, встревожив в голове мутные воды. Попытался встать на ноги, меня бросило в пот. Умудрился сохранить равновесие. Будто не на своих ногах, я вышел из мастерской и кое-как, шаг за шагом, спустился по лестнице.
Опустившись на пол в гостиной, я окликнул Акико, которая хозяйничала на кухне:
– Пойду в душ.
Каким-то образом добрался до ванной. С помощью гостьи разделся и встал под душ – настолько горячий, насколько можно было терпеть. В душе меня вырвало чем-то коричневым. Жижа смешалась с водой, растворилась и утекла прочь. Акико приготовила для меня жидкую овсянку. Меня хоть и вырвало, но мутить не перестало. Преодолевая тошноту, я зачерпнул ложкой немного кашицы и прожевал, зачерпнул – прожевал. Палочками девушка подцепила кусочек маринованной сливы и положила его мне в ложку.
Я съел небольшую пиалу овсяной каши, что забрало у меня остатки сил. Еле доковылял до дивана и рухнул на него. В камине плясали языки пламени. Впрочем, тепла огонь давал недостаточно, и Акико включила обогреватель.
– Если бы ты заснул, так бы и окоченел. Я так испугалась – ты был холодный как лед.
– Всего лишь напился, – сказал я, потягивая принесенный Акико чай.
Теперь вопрос, пьян ли я, не был для меня актуален: я переживал лишь отголоски своего недавнего «кутежа».
– Я алкоголик.
– Не говори так. Я тебя в таком состоянии вижу впервые. А пара пива не считается. У тебя даже хватает сил на пробежки.
– Но временами я превращаюсь в алкоголика.
– Ты напиваешься лишь изредка, это не считается.
– Ты плакала.
– Да, на тебя было больно смотреть.
Акико сунула в зубы сигарету.
– Меня будто украли. Словами трудно выразить… Знаешь, меня будто затянуло в эту картину.
– Кто тебя затянул?
– Сам себя и затянул. Так обидно, до слез.
Я понял. По крайней мере мне так казалось, потому что, едва я пытался напрячь мозг, со дна его будто поднималась тина, и оттого становилось еще муторнее.
– Пока ты спал, жена смотрителя заходила – белье забрать. Я сказала, что пришла взглянуть на картины и жду, когда ты проснешься. Полнейший бред. Она взяла да и расхохоталась.
– Не бери в голову.
– Как же не брать-то?
– Не думай, она болтать не станет – не того сорта человек. Знаешь, доносчиков в тюрьме было – пропасть, у меня нюх на таких. Эта языком трепать не станет.
– Точно?
Ахико устроилась перед очагом. Мне курить не хотелось, и я рассеянно наблюдал за дымом от ее сигареты. Огонь притягивал. Девушка потянулась за пепельницей.
– Ну вот, я почти ожил: под душем пропарился, червячка заморил.
– Это радует. У меня просьба: я уйду, только ты снова пить не начинай. Наверно, тебе просто некуда себя приложить – картину-то закончил…
– Пить не буду.
– Что так?
– Все, выпил – протрезвел. Надобность отпала.
– Что-то я тебе не верю. Во всем остальном – да, но не по части выпивки.
– Я бы, наверно, до сих пор пьяным валялся, если б не ты.
Попытка засмеяться отозвалась нахлынувшей тошнотой. Снова стало муторно.
2
Я бы не назвал это страданием.
Пот меня сильно прошиб, дышать было труднее – и все, собственно. Передыхов я не делал, общее чувство было таким, словно меня лечили от водянки головного мозга.
Приятно похрустывал снежок под ногами – будто бы что-то ломалось, крошилось. Погода в последние дни выдалась ясная, солнечная, снег начал подтаивать, обрастая настом.
Я вернулся в хижину, мокрый от пота.
Пока я разминался да потягивался, увидел двух знакомцев-детективов, которые наведывались накануне.
– День добрый, господин Накаги. Тут у вас еще таять не начало, а ниже – так слякоть. Если дело так пойдет, и у вас дорога раскиснет.
Я делал наклоны – все никак не мог отдышаться.
– Вы душ пока примите. Нам бы с вами побеседовать, если, конечно, не возражаете.
Тот, что помоложе, молчал, спрятавшись за плечом товарища. Видно, адвокат Нацуэ оказал серьезное давление.
– Следствие идет своим чередом. С вашей помощью, конечно, мы бы быстрее раскрыли это преступление. Однако не будем вас утруждать больше, чем того требует необходимость.
Сделав несколько глубоких вдохов, я вернулся в хижину и принял душ. Полное исцеление от гидроцефалии. Даже аппетит проснулся.
Накинув халат, я прошел в гостиную, подбросил в камин пару поленец. Пламя от догорающих углей потянулось к свежей пище и разгорелось. Я коснулся желтой ленточки, повязанной на левом запястье, и мне подумалось, что вполне можно обойтись и без пива. Ленточка эта – нечто наподобие оберега, которым Акико пыталась оградить меня от пьянства.
Накануне вечером она уехала к себе на виллу. Перед отъездом приготовила легкий ужин, повязала мне на запястье ленточку и была такова. Наверно, ей не верилось, что я брошу пить. Хотела меня вроде как испытать. Вернее, снять мерку – проверить, насколько я безнадежный алкоголик. Каким образом я предпочту себя уничтожить? В какую сторону я рванусь, когда меня будет терзать очередная напасть?
Теперь я был совершенно трезв.
Я распахнул окно. Ворвался поток свежего прохладного воздуха.
– А ленточка зачем? – спросил старший детектив, зайдя на террасу. Говорил он вежливо, и тем не менее в голосе его чувствовался вызов.
– Это напоминание о том, что я собственными руками убил человека.
– Я вас не понимаю.
Детектив решил больше не распространяться о моем прошлом.
– Вас посетил некий Койти Осита? Вероятно, его привез с собой Йочи Номура.
Детектив как ни в чем не бывало показал мне фотографию Оситы. Он не стал спрашивать, знаком ли я с ним.
