Все дело в представлении. Аплодисменты для фокусника чуть ли не важнее самих трюков. Он в муках рождает новый сногсшибательный ход, придумывая, что еще можно сломать, растворить, пройти насквозь – слоны, «мерседесы», самолеты, целые здания? Поиск гвоздя программы – настоящее испытание. Он управляет глазами зрителей, заставляя в нужный момент отвернуться от сцены. Они повинуются его руке и видят то, что он позволяет видеть. Можно часами шлифовать трюк – но без стильного шоу он мертв.
Опытный фокусник достоин звания профессора психологии. Он знает, когда играть на алчности, а когда на сексе. По наклону головы, положению плеч, взгляду он моментально вычислит лжеца. Он с легкостью найдет и простака, и афериста. Он гений наперстков и карточных игр, он вызывает духов и загоняет джиннов в бутылки, его кости всегда выбрасывают шестерки. Он может заговорить стол, раствориться в воздухе, повесить себя за шею, и ему все будет мало. Он распилит девушку надвое, склеит ее и пронзит ножами, и если капля крови упадет на сцену, он превратит ее в белоснежного голубя. Хорошему фокуснику нипочем гравитация, законы природы и сама смерть – пока он на сцене.
Я давно простился с надеждой стать лучшим в мире фокусником, но тогда, в Берлине, вляпавшись в неприятности, вдруг захотел все изменить. Может, я втайне желал впечатлить Сильви и Уллу, может, торопился оставить след, прежде чем кончу как Билл, может, просто из злости, что меня втянули в чужую историю. Как бы там ни было, суета вокруг меня подхлестнула амбиции, и я твердо решил покорить город.
Сильви быстро училась. Днем мы репетировали, а вечером я выходил на сцену после клоунов и приглашал ее исполнить роль застенчивого добровольца.
Поначалу все шло как обычно. Сильви поднялась на сцену в очередном платье с блошиного рынка, мило щурясь от света прожекторов. Белье она не надела, предоставив публике возможность лицезреть каждую линию ее тела в ярких огнях софитов.
Я учтиво приветствовал ее и попросил какое-нибудь украшение для моего фокуса. Сильви неуверенно покачала головой, пряча за спину руки, и нехотя позволила мне взять ее запястье и продемонстрировать публике кольцо со стеклянным камнем, блестевшим нахальнее любого бриллианта.
Сильви оказалась гениальной актрисой. Когда она, чуть не плача, сказала, что кольцо единственная память о бабушке, я решил, что она перебарщивает, но казалось, публика сейчас разрыдается вместе с ней. Наверное, берлинцы с их историей потерь и расставаний особенно сентиментальны.
Я снял кольцо с ее пальца, поднес ко рту, попросил загадать желание и дунуть. Сильви закрыла глаза и вытянула губы, как пятилетний ребенок, задувающий свечи на пироге. Ее дыхание прошло сквозь кольцо, и я тут же его спрятал. Сильви открыла глаза, я взял ее за плечи, повернул к залу и громко, чтобы слышал последний ряд и ни у кого не осталось на мой счет сомнений, попросил открыть рот и достать кольцо из-под языка.
Сильви удивленно распахнула глаза, сунула в рот пальцы и устроила хорошо отрепетированную истерику, рыдая и ругаясь по-немецки, и почти спихнула меня со сцены в приступе ярости. В тот первый вечер публика шумела в негодовании. Их наивность меня рассмешила, я с трудом сдержался и пафосно выдал, подняв руки:
– Я думаю, вы его проглотили.
По залу пронесся рокот. Сильви медленно повторила по-немецки:
– Вы думаете, я его проглотила?
Я повернулся к публике и зловеще улыбнулся:
– Не волнуйтесь, такое уже случалось, все будет хорошо.
На сцене замигали огни, оркестр перешел на жутковатые высокие ноты. Сильви попыталась сбежать, но я оказался проворнее. Я схватил ее за талию и бросил на стол, незаметно появившийся из-за кулис. Сильви кричала, я смеялся. Я грубо привязывал ее толстыми кожаными ремнями, она билась как актриса на рельсах в немом кино, а я, усатый негодяй, злорадствуя, потирал руки. Я набросил на нее салфетку и, надев операционный халат, со скрипом выкатил стол на середину сцены.
Сильви продолжала кричать, и я начал опасаться, что зрители побегут на сцену, но такими тихими я их еще не видел никогда. Они смотрели, не отрывая глаз, то ли с интересом, то ли с осуждением. Я вытащил из нагрудного кармана скальпель, поднял над головой, так что лезвие сверкнуло в зал улыбкой акулы, и с силой вонзил в солнечное сплетение Сильви.
Фальшивая кровь из зашитых в салфетку пакетов брызнула фонтаном на мой халат, лицо и волосы. Я сплюнул горечь и засмеялся как сумасшедший. Ответный смех прокатился по залу. Публика была наша.
Сильви неподвижно лежала на столе. Платье безнадежно испорчено, окровавленные волосы прилипли к голове. Она утерла лицо рукой и спросила по-немецки:
– Нашли?
Я покачал головой.
– Еще нет, но вы не волнуйтесь.
Я грубо сунул сначала одну, а затем и другую руку в кровавую кашу и погрузился по самые плечи, доставая из открытой раны латексные внутренности. Я вытащил печень и покачал головой, полюбовался на биение сердца, с улюлюканьем вывалил на сцену километр кишок, как бывалый матрос, вытягивающий якорную цепь. Зрители смеялись, уверенные, что я найду кольцо, и наслаждались зрелищем в стиле Гран-Гиньоль. Я вынул из хрупкого тела немыслимую кучу вещей: бутылку шампанского, восковую голову, велосипедное колесо. Каждая находка получала свою оценку и долю оваций. Наконец я нашел кольцо. Я поплевал на него, потер о халат и гордо поднял над головой. Осветитель направил прожектор на зеркальный шар. Блики света заплясали по сцене, разлетелись по залу, задрожали на лицах зрителей, будто сияние кольца озарило весь мир.
Концовка вышла топорной, как фанфары, завершающие плохую симфонию, но, по крайней мере, зрители поняли, что надо хлопать. И они хлопали и даже кричали «браво». Я отвязал Сильви, помог ей встать и вывел на середину сцены в окровавленном платье, облепившем каждый изгиб ее тела. Дрожащей рукой она взяла у меня дешевую стекляшку. Улыбнулась мне, прекрасная в брызгах крови, я улыбнулся в ответ и, обняв Сильви за плечи, заставил поклониться публике, поцеловал в щеку и вернул в зал.
Оставшись один на сцене, я снял халат, вытер лицо от крови одним быстрым движением и раскинул руки, купаясь в аплодисментах и чувствуя себя Джеймсом Бондом во фраке после смертельной схватки. Трюк, несомненно, удался. Однако все понимали, что это дешевый розыгрыш.
Я умылся и ждал в гримерке. Целую вечность спустя ворвалась Сильви, взволнованная и счастливая, и попыталась заключить меня в объятия. Я бросил ей полотенце и взъерошил липкие волосы, держа ее на расстоянии:
– Осторожно, костюм.
Она вытерла полотенцем волосы, продолжая смеяться:
– И зачем я столько лет слежу за модой, трачусь на косметику? Всего-то опрокинуть на голову ведро с кровью – и успех обеспечен.
Я протянул ей пачку влажных салфеток. Я уже хлебнул виски, но жутко хотелось пить – не до алкоголя.
– Мужчины проходу не давали?
– Не то слово. – Она возбужденно засмеялась. – Они в восторге от нас, да ведь?
