— Нет… но ты знаешь, конечно, что в гнездах красных муравьев всегда можно найти две-три кобры, которые питают пристрастие к извилистым ходам этих гнезд… Что ты скажешь, если мы бросим нашему пленнику с полдюжины этих прекрасных животных?
— Я нахожу, что тебе пришла самая счастливая мысль, какая только может прийти человеку в таких обстоятельствах. Не бойся… Тебе хорошо заплатят… Ведь твое ремесло заговаривать змей, и для тебя пустая игрушка приложить его к делу. Принес ты все, что нужно для этого?
— И вогу, и мешок здесь со мной.
— Начинай же! Никогда еще не было время так дорого, как теперь.
Веллаен вынул свой вогу — род маленького свистка из тростника, который употребляется всеми заклинателями, и, приблизившись к гнезду карриасов, встал на колени у одного из бесчисленных отверстий, которые, по его мнению, служили входом и выходом для змей. Но прежде всего он снял с себя всю одежду, чтобы ничем себя не стеснять. Стоя на коленях и устремив глаза на одно из отверстий, он затянул монотонную и странную песнь, предназначенную для того, чтобы умолить лесных духов быть благосклонными к его заговору.
— Скорее! Не тяни! — крикнул ему Кишнайя, умиравший от нетерпения и страха.
Но Веллаен, увлеченный своим делом, был настолько равнодушен ко всему окружающему, как будто для него ничего больше не существовало, и английский шпион вынужден был выслушать до конца воззвание к духам. Веллаен взял затем свой свисток и извлек из него нечто вроде меланхоличного щебетания, поразительно сходного с щебетанием бенгальского зяблика. Надо полагать, что заклинатели змей обязаны успехом своей странной профессии именно этому совершенному подражанию.
Много раз уже высказывались сомнений по поводу правдивости рассказов путешественников на этот счет; некоторые называли даже шарлатанами таких заклинателей, утверждая, что они всегда держат у себя известное количество прирученных и выдрессированных змей, которые идут на призыв хозяина и которыми они пользуются всякий раз, когда их просят на деле доказать свое искусство заговаривать. Но они поступают несправедливо, смешивая две совершенно различные профессии: в Индии есть факиры и фокусники — часто и то и другое вместе, — которые живут тем, что показывают разные фокусы, особенно с прирученными змеями, и настоящие заклинатели, которые наделены властью привлекать к себе змей, подражая пению некоторых птичек, которыми те любят лакомиться. Мы лично меньше верим влиянию мелодии, чем влиянию желудка, и нет ничего естественнее того факта, что змеи спешат на щебетанье птички, составляющей их любимое кушанье.
Веллаен был действительно опытный и ловкий заклинатель; не прошло и десяти минут, как пять великолепных змей сидели уже у него в мешке, и он мог рассчитывать на все полдюжины.
Прошло уже полчаса с тех пор, как Сердар попал в западню, приготовленную для него Кишнайей; неподвижный, со стесненным от тревоги сердцем, считал он минуты, с нетерпением ожидая, когда к нему придут на помощь, и удивленный в то же время царящей кругом мертвой тишиной; он никак не мог понять, почему противник его остается в бездействии и не покушается на его жизнь. Рассуждая таким образом об опасности своего положения, он пришел к заключению, что негодяй нарочно завлек его в эту западню, чтобы в случае удачи немедленно известить об этом сипаев, которые охраняют южный проход. Затем они явятся сюда, чтобы расстрелять его, не дав ему даже возможности защищаться. Эта страшная перспектива вызвала у него приступ бессильной ярости, выразившейся в нервном припадке, после которого к нему вновь вернулись присущее ему хладнокровие и мужество.
Он принялся через каждые пять минут стрелять из карабина, чтобы указать своим товарищам направление, которого они должны держаться, спеша к нему на помощь. Ничто так не угнетало несчастного, как страшное, грозное молчание, окружавшее его. Особенно беспокоила его одна мысль: если враг захочет прибегнуть к огню, то достаточно будет охапки сухих веток, чтобы погубить его самым жестоким и варварским способом; он и не подозревал, что Кишнайя уже думал об этом, но вынужден был отказаться от этого плана, так как ни у него, ни у Веллаена не было необходимых материалов. Они так быстро собрались в путь, что забыли взять, что нужно. Что касается первобытного способа добывания огня посредством трения двух сухих кусков дерева, то пришлось отказаться от него; они находились в данный момент на низменном месте, покрытом болотами на протяжении нескольких миль кругом, и все куски дерева, собранные ими, были так пропитаны сыростью, что из них нельзя было извлечь огня.
Время шло, не внося никаких изменений в положение Сердара, когда ему послышались чьи-то шаги, приближавшиеся к его тюрьме; чья-то тень затем на несколько минут преградила доступ света через отверстие, которое он сам сделал, раздвинув ветки во время своего падения… Что случилось? Это не могли быть его друзья, они криком дали бы ему знать о себе! Они позвали бы его! А тут ничего!.. Ничего кроме этой безмолвной и грозной тени. Не наступил ли момент нападения и не решили ли его враги наконец показать ему свою силу?
Он не имел больше времени продолжать свои предположения… Свет показался в отверстии, и в ту же минуту какая-то бесформенная масса, похожая на сверток лиан, переплетающихся между собой, упала на дно ямы.
Волосы его поднялись на голове и кровь застыла в жилах! Широко раскрыв глаза, немой от ужаса, смотрел он на упавший сверток, в котором он узнал десяток кобр. Змеи густо сплелись клубком и издавали уже зловещее шипенье.
Сердар был человек энергичный; он не мог только сразу подавить присущее всем чувство отвращения, но едва проходило у него первое волнение, как он легко и быстро подавлял его и ясный, трезвый ум его тотчас же снова начинал работать, указывая ему наиболее практичный способ действия. Так поступил он и в этом случае; другой на его месте не устоял бы против искушения ударить карабином в свернувшийся клубок, и ему, действительно, в первый момент пришло было в голову сделать это, но он немедленно отстранил от себя эту мысль: карабин его, заряженный пулей, мог бы насквозь прострелить только одно из этих опасных пресмыкающихся, но остальные, услышав выстрел, немедленно набросились бы на него, а так как человек после одного только укуса кобры погибает через десять минут, то после такого количества укусов смерть наступила бы в одну минуту.
Он остановился на единственно правильном решении, к которому в подобном случае заставляет прибегать опыт: оставаться в полной неподвижности, так как эта змея нападает на человека и животных лишь тогда, когда ее рассердят.
Тогда началась сцена, от которой могли поседеть волосы даже у самого храброго: Сердар сидел, забившись в угол и наблюдая за тем, как кобры мало-помалу отделялись друг от друга и, продолжая шипеть, расползались в разные стороны с очевидным намерением отыскать выход. Некоторые направились прямо к нему, и несчастному пришлось призвать на помощь все свое хладнокровие; одно-единственное движение могло указать ужасным животным, что перед ними живое существо, — и он погиб; но этим не кончилась еще пытка, которую ему пришлось вынести. Когда кобра не спит в глубине своей норы под мхом или под кучей листьев, она очень любит обвиваться вокруг древесного ствола и, удерживаясь спиральными кольцами нижней части своего тела, раскачивает верхнюю часть его, открывая широко свою пасть, зевая, шипя и надувая свои липкие щеки, а затем движением, напоминающим жест желающего дать пощечину, выпускает изо рта клубы тошнотворных и зловонных испарений.
