Два отеля — «Рок» и новый «Фронтель» — привлекали своими плавательными бассейнами. И ещё была широкая полоса песка и волнорезы пляжа Эбайян, на котором представители всех национальностей имели обыкновение проводить свободное время и выходные. И наконец, в центре города располагался русский магазин типа военторга, где могли делать покупки не только русские — СССР нуждался в иностранной валюте.
Сразу становилось ясно, что русские, которых можно было встретить, — офицеры. Очень мало русских знали хоть несколько слов по-арабски, и немногие говорили по-английски. Те, кто владел иностранными языками, были офицерами или готовились к офицерской службе. Рядовые и младшие чины едва ли могли знать какой-то из этих языков и поэтому не могли общаться с йеменцами. Таким образом, младшие чины, вероятнее всего, служили механиками или поварами. Грязную работу выполняли нанятые местные йеменцы. Рядовым русским были недоступны цены аденских кабаков. Офицеры же получали содержание в твёрдой валюте.
Американец из ООН обнаружил русского пьющим в одиночестве в баре отеля «Рок». Русские любят выпить, но они также предпочитают держаться компанией, и те, что расположились в «Фронтеле» у бассейна, представляли собой сплочённую группу. Почему Соломин пил в одиночку? Просто счастливая случайность? Или он нелюдим, который предпочитает общество собственной персоны?
Возможно, здесь и разгадка. Американец описал его как высокого, мускулистого, с чёрными волосами, но с миндалевидным разрезом глаз. Похож на азиата, но без плоского носа. Лингвисты в Лэнгли определили, что фамилия происходит из какого-то места на советском Дальнем Востоке. Монк знал, что русские — неисправимые расисты и открыто презирают «чёрных», под которыми подразумеваются все не являющиеся чисто русскими. Возможно, Соломину надоели насмешки над его азиатской внешностью, поэтому он держался особняком.
На третий день, прогуливаясь в шортах и с полотенцем на плече по пляжу Эбайян, Монк увидел мужчину, выходившего из воды. Около шести футов ростом, с тяжёлыми мускулистыми руками и широкими плечами; не юношу, но крепкого человека чуть старше сорока. Когда он поднял руки, чтобы стряхнуть воду с чёрных как вороново крыло волос, Монк заметил, что на его теле почти не было волос. У восточных народов на теле, как правило, очень мало растительности, в то время как у кавказцев тело волосатое.
Мужчина прошёл по пляжу, нашёл своё полотенце, тяжело опустился на песок лицом к морю. Он надел тёмные очки и вскоре погрузился в свои думы.
Монк стянул с себя рубашку и направился к морю с таким видом, словно собирается впервые войти в воду. На пляже было довольно многолюдно, и казалось вполне естественным выбрать свободное место в метре от русского. Монк вынул бумажник и завернул его в свою рубашку, а затем в полотенце. Сбросил сандалии и собрал все вещи в кучку. Потом опасливо огляделся вокруг. Наконец он посмотрел на русского.
— Простите, — сказал Монк. Русский взглянул на него. — Вы побудете здесь ещё несколько минут? — Мужчина кивнул. — Арабы не украдут мои вещи, о'кей?
Русский снова кивнул и, отвернувшись, опять стал смотреть на море. Монк сбежал вниз к воде и плавал минут десять. Вернувшись, весь мокрый, со стекающими с него каплями воды, он улыбнулся черноволосому русскому.
— Спасибо. — Тот кивнул в третий раз. Монк вытерся полотенцем и сел. — Приятное море. Приятный пляж. Жаль, что это принадлежит таким людям.
Русский впервые заговорил, по-английски:
— Каким людям?
— Арабам. Йеменцам. Я пробыл здесь недолго, но уже терпеть их не могу. Бесполезный народ. — Сквозь тёмные очки русский устремил взгляд на собеседника, но Монк не мог рассмотреть за тёмными линзами выражение его глаз. Через пару минут Монк продолжил: — Я хочу сказать, что стараюсь научить их пользоваться простейшими орудиями и тракторами. С помощью этой техники они могли бы увеличить количество продовольствия, накормить себя. Никакого толка. Они все портят или ломают. Я просто трачу напрасно своё время и деньги ООН.
Монк говорил на хорошем английском, но с испанским акцентом.
— Вы англичанин? — наконец произнёс русский, впервые поддерживая разговор.
— Нет, испанец. Работаю в программе ФАО Объединённых Наций. А вы? Тоже ООН?
Русский отрицательно хмыкнул.
— Из СССР, — сказал он.
— А, хорошо, здесь более жарко, чем у вас дома. А для меня? Почти так же. Жду не дождусь, когда вернусь домой.
— И я тоже, — сказал русский. — Предпочитаю холод.
— Вы здесь давно?
— Уже два года. Остался ещё один.
Монк рассмеялся:
— Господи Боже, наша программа рассчитана на год, но я не останусь здесь так надолго. Эта работа бессмысленна. Нет, лучше уехать. Скажите, за два года вы должны были узнать, нет ли здесь поблизости хорошего местечка, где можно выпить после обеда? Какие-нибудь ночные клубы?
Русский сардонически рассмеялся:
— Нет. Никаких дискотек. Бар в «Роке» — тихое место.
— Благодарю. Между прочим, меня зовут Эстебан. Эстебан Мартинес. — Он протянул руку.
Поколебавшись, русский всё же пожал её.
— Пётр, — сказал он. — Или Питер. Питер Соломин.
На второй вечер русский майор появился в баре «Рок-отеля». Эта бывшая колониальная гостиница буквально встроена в скалу, с улицы в её маленький холл ведут ступени, а на верхнем этаже находится бар, из которого открывается широкий вид на гавань. Монк занял столик у окна и сидел, глядя на море. Он увидел в отражении зеркального стекла окна, как вошёл Соломин, но подождал, пока тот не выпьет свой стакан, прежде чем повернуться.
— А, сеньор Соломин, вот мы и встретились! Присоединяйтесь!
Он указал на второй стул. Русский, поколебавшись, сел. Поднял своё пиво:
— За ваше здоровье.
Монк сделал то же.
— Pesetas, faena у amor. — Соломин нахмурился. Монк усмехнулся: — Деньги, работа и любовь — в любом порядке, как вам нравится.
Русский впервые улыбнулся. Это была хорошая улыбка.
Они разговорились. О том о сём. О невозможности работать с йеменцами, о разочаровании при виде того, как их оборудование ломают, о выполнении задания, в которое ни тот ни другой совершенно не верили. И они разговаривали, как разговаривают мужчины, находясь далеко от дома.
Монк рассказывал о своей, родной Андалузии, где он может кататься на лыжах на вершинах Сьерра-Невады и купаться в тёплых водах Сотогранде, и все это в один и тот же день. Соломин рассказывал об утонувших в снегах лесах, где до сих пор бродят уссурийские тигры, водятся лисы, волки и олепи и только ждут опытного охотника.
Они встречались четыре вечера подряд, получая удовольствие от общения друг с другом. На третий день Монк должен был представиться голландцу, возглавлявшему программу ФАО, и совершить инспекционную поездку. Резидентура ЦРУ в Риме достала краткое изложение этой программы, и Монк выучил её. Ему помогло его фермерское прошлое, и он весь рассыпался в похвалах. На голландца это произвело огромное впечатление.
