и ремонтом заниматься, — отхлебнул, — но я как-то не знаю даже.
— Ну, это рисковано, конечно, — поддержал я Семена.
Спустя некоторое время и допитую кружку пива, я нашел в себе смелость заговорить о работе. Семен, понятно, не очень обрадовался. Но, я хотел рассказать ему о Прохоре.
— Слушай, — мы стояли на крыльце его будущего полноценного жилища. Признаться, в такой трактовке, его дом мне даже нравился, — Мы с ребятами постоянно натыкаемся на всякую шушеру, которые про эти вещи говорят. Ну, про пауков-разбойников этих. Поэтому, честно говоря, ты меня не удивил. Если удивить собирался?
— Собирался, — озадачено сказал я.
— Но, прости, больше я не могу об этом говорить, — Семен посмотрел на меня очень тепло и по-дружески, — Ты ж не ради этого приехал?
— Нет нет, что ты, — я говорил правду.
После этого мы вошли в дом. Как друзья. Мне действительно было приятно с ним общаться. Мне нравилась его жена и дочь. Мне нравились его идеи относительно ремонта дома. Мне нравилось то, как он работает, хоть о работе и нельзя говорить.
Моя жена вместе с женой Семена вместе мариновали мясо. Они разговаривали. Издалека было видно, что им неловко наедине, но это проблема временная.
— Угли готовы? — спросила нас Эля.
— Блин, — Семен взялся за голову, — забыл про угли.
— Беги немедленно, — паясничала Эля.
61
Гости из других миров видели арест отца двух братьев. Если быть точным то они знали, что арест будет. В личной карточке братьев, заполненной главными помощниками ВсеСидельца, было отмечено, что братья эти воспитывались матерью. Там было написано так: 2 брата. Воспитывались особью женского пола, произведшей их из чрева.
Отца поместили в тюрьму на такой срок, что он так и не успел выйти от туда. В достаточном для смерти возрасте, он привычно лег спать и больше не стал просыпаться. Перед сном, он посмотрел на фотографию двух своих сыновей. Он поблагодарил Господа за такой подарок в виде двух чудесных детей. Он испытывал гордость за то, что у него есть сыновья. А потом он умер.
Мать поблагодарила Господа за то, что он без мук забрал ее мужа и отца ее детей. Она любила его, но не стала плакать. Она знала, что сейчас он окажется в гораздо лучшем месте, чем она или ее дети. Ему не придется боятся окружающего соблазна. Ему не придется ходить по краю пропасти день ото дня. Ему не нужно будет думать о хлебе насущном. Он будет спокоен и в безопасности. Чего нельзя сказать о его сыновьях.
С самого начала пребывания отца в тюрьме, мать старалась сберечь детей от «всего лишнего». Она следила, чтобы они не попали в лапы Зла, чтобы в последствие, их не поглотила Гиена Огненная. Делала она это как умеет. Не всегда по-доброму. Не всегда законно (чего уж там). Зато понятно и просто. В этом ей нужно отдать должное.
Впервые о Зле и его вездесущих лапах, она заговорила с двумя братьями через год после того, как их отца и ее мужа посадили в тюрьму. На улице было лето и ребята отпросились погулять во дворе. Мать сомневалась, но, глядя на гору немытой посуды, грязное белье и полы — передумала и отпустила их.
Вернулись два брата только через 3 часа. Они были измазаны грязью (что не слишком рассердило мать, ведь она их любила) и с игрушкой в руках.
— Что это у вас в руках? — спросила мать.
— Это нам дал один мальчик, — начал первый брат.
— Сергей! — подхватил второй брат.
— Это динозавры, — хвастаясь, показывал матери первый брат.
— Сергей сказал, что у него из много и, что ему не жалко дать нам два динозавра, — добавил второй брат.
Игрушки были пустяковыми. Про такие еще говорят безделушки. В личных карточках гостей из других миров, эти безделушки так и отмечены в разделе «прынгинБинДРВРс» (моменты, когда все пошло не так). Там описаны внешние характеристики этих объектов: изделие из пластика в форме предположительно вымершего животного с двумя рогами, птичьим клювом, четырьмя лапами и хвостом. Используется для развлечение. Именуется также «безделушка» (вероятно, от слова «безделье»).
Как я и сказал, эти два игрушечных динозавра отмечены словом «безделушка». Эти два динозавра, исходя из записей гостей из других миров, являются предметами хоть и простыми, но значимыми.
Мать посмотрела одного из динозавров. Затем, сжав кулак, она подняла его вверх и с силой ударила одного из братьев по темени. Мальчик упал. Он начал часто моргать, а лицо превратилось из детского (и довольно симпатичного) в скорченное и неприятное.
— Не смейте брать такое, — мать стискивала зубы и, произнося эти слова, скрежетали эмалью.
Братья кивали. Два напуганных мальчика смотрели на мать и молча ждали приговора. Даже самые смелые дети, в моменты родительского гнева просто ждут. Двух братьев нельзя было назвать необыкновенно смелыми, но и трусами они не были тоже. Скорее, в них было больше «обычного», середнячкового, посредственного. С такими детьми мы все играли во дворе, но никто из нас не помнит ни их имен, ни лиц. Все равно что играть с совочком для песка.
Один из братьев стоял и ждал. Второй продолжал лежать на полу. Он мог встать, но не стал. Мать посмотрела на них, словно ища в них самих, в их выражении лиц процедуру или орудие наказания.
Мать взяла уже побитого ею брата за волосы и потащила на кухню. Кажется, что она уже придумала, что будет делать. Она открыла дверцу шкафчика наверху. Там она хранило то, что детям брать нельзя, обо что они могут пораниться. Она взяла небольшой топорик для рубки костей, с красивой деревянной ручкой.
— Чтобы не тянуться к греху, нужно отсечь лишнее, — сказала мать.
62
В тот день я стоял у окна своего кабинета и думал, что книга, за которую я взялся — не будет закончена. Я смотрел на воду Преголи в полуметре от моего окна. Темная и холодная, она всегда была рядом. Она грозилась подняться с каждой сменой времени года. В тот день я наконец понял, что выбрал это место не только и не столько за «обертку», за красоту пейзажа или изящество подвала. Я выбрал именно этот кабинет, потому что под ним, в полуметре от окна — квинтэссенция смерти. Темной, холодной и глубокой.
Меня выгнали из расследования. Да и расследованием произошедшее трудно было назвать. Мы съездили на задержание довольно очевидного подозреваемого. Мы разрабатывали его некоторое время, плюс он раньше
