будут двигать своего кандидата. Который, внезапно, окажется плотно завязан на криминал. И погибнет за пару дней до выборов в ходе больших криминальных разборок с авторитетами. Сразу после этого, конечно же, всплывёт правда о его делах. Тут главное — не оставлять время западникам для реакции.
— Допустим… — кивнул политик. — Это создаст прецедент… что выборы вообще можно пересматривать. Но что дальше? Итоги шестого года гарантированы семибанкирщиной — вместе с Ельциным надо будет сносить их всех. Включая твоих высоких покровителей. А это… прямо скажем, сомнительно.
— Для начала надо будет подвинуть Зюганова, — ответил я.
— В каком смысле? При чём тут Зюга?
— Раскрутку кампании начнём с него. Что он слил выборы, которые на самом деле выиграл. Потому что договорился с кошельками.
— А смысл? В Кремле нам только спасибо скажут!
— Смысл в том, чтобы забрать у него партию, — ответил я. — Полностью.
Владимир Вольфович посмотрел на меня, нахмурившись, но ничего не ответил.
— Либерально-социалистическая партия России, — произнёс я. — Звучит?
— Смело, — кивнул политик. — Чертовски смело!
— Разыграем югославский сценарий, — продолжал я. — Это точно работает. В народе остаётся огромный запрос на социальную справедливость.
— Я даже знаю, через кого мы это сделаем… но будет непросто.
— А что, если его убьют, опасаясь, что он готов раскрыть детали большой сделки по выборам? Что, если он уже готовил покаянное выступление перед народом — и вдруг, в этот момент, он погибает? — продолжал я. — Убитый кровавой бандой, захватившей власть на нечестных выборах.
Политик пристально посмотрел на меня.
— Знаешь… я долго гордился тем, что, при всех особенностях нашего переходного периода — вот до этого пока не доходило… — произнёс он.
— Доходило, ещё как! — возразил я. — Вспомнить, вот, Приморье…
— Я говорю о федеральном уровне.
— Вспомнить питерский самолёт.
Политик замолчал, сжимая скулы.
— Прав, — ответил он. — Доходило. Гордиться нечем.
На экране появилась картинка с улиц Белграда, заполненных радостными людьми со старыми югославскими флагами. Фоном журналистка продолжала что-то недовольно бухтеть.
— Однажды начав, остановиться будет сложно… — сказал Владимир Вольфович.
— Останавливаться будет нельзя, — подтвердил я. — Залоговые аукционы и результаты. Тут или присяга на верность новых собственников, или уничтожение. По-другому никак.
— Это полноценная война.
— Главное — не дать им время опомниться. Скорость решает всё.
— Что, и деда ты тоже предлагаешь… того? — хмыкнул политик.
— Ельцина-то? Ни в коем случае! — возразил я. — Только отстранение от власти при соблюдении всех процедур. Демонстративная порка. Когда мы заставим всех от него отвернуться.
Владимир Вольфович прищурился, глядя мне в глаза.
— Если бы я уже не поверил, что ты из будущего, то решил бы, что ты из других мест. Где пламя и пахнет серой. То бишь из ада…
— То будущее, в котором я побывал, и было адом, — согласился я.
Сашиного дедушку я снова нашёл в недрах Черкизовского рынка. Как обычно, он обсуждал дела с разными важными людьми из теневого мира в недрах подземелий под недостроенным стадионом, в чайной комнате.
Мне пришлось подождать в «предбаннике», минут сорок, пока внутри шли переговоры о текущих делах.
Наконец, важного вида азербайджанец, увешанный золотыми цепями, с мрачным видом вышел из чайной, забрав с ближайшего прилавка свой мобильник.
Я вошёл сразу после него.
Увидев меня, китаец улыбнулся и молча указал на место напротив.
Я терпеливо ждал, пока он заварит великолепный Те Гуанинь.
Наконец, сделав по глотку этого ароматного напитка, мы начали говорить.
— Ты вышел из позиции наблюдателя и начал действовать, — сказал он на Путунхуа. — Нас это порадовало.
— Спасибо, — кивнул я.
— Но мы не ожидали встречи так рано. Ты пришёл за помощью? Если так, то мы можем обсудить цену.
— Я пришёл задать вопрос, — ответил я. — Чтобы просить о помощи, сначала нужно понять, что именно мне нужно.
Китаец улыбнулся, подготавливая воду для второй заварки.
— Что ж… спрашивай.
— Изменяясь, вы сохранили верность самим себе. Теперь у вас в руках есть очень мощный инструмент, с помощью которого можно распространить своё влияние очень широко. Но вы предпочитаете его не использовать. Почему?
Последовала долгая пауза. Китаец разливал чай из гайвани в крошечные чашки.
— Представь, что у тебя есть семья, — ответил он. — И после удачной торговой сделки у тебя появилось десять лян золота. На что ты их потратишь? Чтобы купить своей семье новый дом и больше земли, или чтобы купить риса и раздать его всем голодающим соседям?
Я промолчал, переваривая аналогию.
— На наш взгляд, раздавать рис задаром — это аморально. Глава должен отвечать за свою семью. И лишь при необходимости делится тем, о чём попросит вышестоящая власть, — продолжал он. — Счастье не может быть всем, бесплатно и даром. Потому что тогда оно потеряет свою ценность.
— А что, если другая семья, ваши соседи, тоже заработала золото торговлей? Но теперь у ворот их дома ждут разбойники, чтобы это золото забрать? Разве не должно быть власти, которая могла бы предотвратить такую несправедливость? — спросил я, в свою очередь, подбирая аналогию.
Китаец снова улыбнулся.
— Ответ на твой вопрос будет зависеть от того, где живут эти семьи, — сказал он. — В диком лесу или же в упорядоченном государстве?
— Разве создание порядка не есть благородная цель? — Мне невольно приходилось подстраиваться под его манеру речи, которая опять стала больше напоминать классический Вэньянь, чем нормальный разговорный язык.
— Нет, когда жители деревни выкидывают ляны золота на улицу, чтобы по ним топтались свиньи. За ненадобностью.
Мне снова понадобилось некоторое время, чтобы подобрать нужную аналогию.
— А если в семье случилось горе, и благородный муж, глава семейства, сошёл с ума? — спросил я.
— В этом случае его место должен был занять его сын, — ответил китаец. — Если же этого не случилось — то он не справился со своими обязанностями.
— У Конфуция ничего подобного не сказано… — осторожно заметил я.
Китаец хмурился какое-то время. Потом рассмеялся и ответил на русском:
— Верно, верно, извини, сложно было удержаться, наблюдая за тем, как ты пытаешься вести беседу. Я ведь уже сказал, в самом начале: мы одобряем то, что произошло в Югославии. Тебе удалось предотвратить ещё большую
