— И все они были отлично сшиты? Хорошего качества?
— Да, конечно. Шелк был очень дорогой, я думаю, китайский. И скроены прекрасно, особенно то, от Фёрст, хотя такие фасоны и не каждому придутся по вкусу.
— Почему?
— Кому-то они могут показаться нескромными.
— А вам?
— Я… — Натали запнулась, но потом подняла подбородок и с достоинством заявила: — Мне было бы неловко носить такое платье.
Райнхард подавил зевок и посмотрел на свои карманные часы.
— Итак, — продолжал Либерман, — фройляйн Лёвенштайн надевала одно из этих платьев каждый четверг вечером?
— Да.
— Для таких случаев она не надевала другие платья?
— У нее было бальное из черного бархата… и еще одно старое атласное… Но она их перестала носить некоторое время назад.
— Они были хуже?
— Да. На бальном платье износились манжеты.
— Скажите, фройляйн Лёвенштайн одинаково любила все три шелковые платья? Или какому-то отдавала предпочтение?
— Чаще всего она носила синее, но, думаю, это потому, что оно удобнее.
— Откуда вы это знаете?
— Очень просто, — сказала Натали Хек, улыбаясь, потому что она попросила меня его расставить. Сказала, что это платье всегда было ей немного узко.
Либерман сделал небольшую паузу. Заметив приставший к брюкам волос, он стряхнул его на пол. Затем снова обратился к фройляйн Хек с вопросом:
— Это не показалось вам необычным?
Натали не поняла вопрос. Сжав губы, она смотрела в одну точку, ее большие глаза были широко открыты и казались наполненными какой-то темной жидкостью.
— Странно, не так ли? — продолжал Либерман. — Разве хорошо сшитое платье может быть узко? Могла ли модистка с хорошей репутацией, вроде фрау Фёрст, сделать такую элементарную ошибку?
Натали Хек пожала плечами.
— Такое бывает. Можно снять мерки, а потом… — она развела руками.
Либерман замолчал. Он снял очки и стал протирать их носовым платком. Затем положил платок в карман и, разглядывая стекла, небрежно произнес:
— Фройляйн Хек, зачем вы приходили в квартиру герра Брауна?
Натали Хек, очевидно, удивила такая перемена: разговор принял неожиданный и менее приятный для нее оборот. Райнхард прекратил подкручивать усы и выпрямился.
— Герр Браун мой друг, — сказала фройляйн Хек.
Либерман снова снял очки и посмотрел молодой женщине прямо в глаза. Она отвела взгляд и слегка покраснела.
— Вы часто приходите к господину Брауну… одна?
Натали покачала головой:
— Нет, нет. Герр Браун мой друг. Мы не…
— Пожалуйста, — перебил ее Либерман, — простите меня. У меня не было намерения обвинить вас в чем-либо неприличном. — Затем, тщательно подбирая слова, он добавил: — В легкомысленном поведении.
Натали Хек густо покраснела. Выбитая из колеи, она принялась защищаться, искажая правду.
— Я была в квартире господина Брауна всего несколько раз. У него не очень крепкое здоровье, он часто болеет. В воскресенье, когда меня остановил полицейский, я… беспокоилась, хотела узнать, все ли с ним в порядке.
— Вы знаете, где он может быть сейчас?
— Конечно нет, — она сердито посмотрела на Райнхарда. — Инспектор, на прошлой неделе я сказала вам правду. Я больше ничего не знаю.
— Хорошо, фройляйн, — сказал Райнхард, — мы очень благодарны вам за помощь.
Натали Хек снова повернулась к Либерману. Он продолжил расспросы, как будто ничего особенного не произошло.
— Как вы думаете, вашему другу, господину Брауну, нравилась фройляйн Лёвенштайн?
— Думаю… — Натали старалась справиться с волнением, — думаю, это возможно. Она была очень красивой женщиной.
— Он когда-нибудь говорил о ней?
— Нет.
— Но почему вы думаете, что она ему нравилась?
— Иногда… — Женщина плотнее закуталась в разноцветную шаль, как будто по комнате пронесся холодный ветер. — Иногда он на нее так смотрел…
Как только Райнхард подумал, что его друг, образно говоря, почуял запах крови и сейчас задаст своей жертве роковой вопрос, Либерман просто улыбнулся, откинулся на спинку стула и сказал:
— Спасибо, фройляйн Хек. Вы очень нам помогли. — Затем, повернувшись к Райнхарду, добавил: — У меня вопросов больше нет, инспектор.
— Вы уверены, герр доктор? — спросил Райнхард.
— Да, инспектор, абсолютно уверен.
Райнхард неохотно встал, гадая, играет ли Либерман в какую-то психологическую игру, заставляя Натали Хек испытывать ложное чувство безопасности. Но молодой доктор не подал ему никакого знака.
— Вы можете идти, фройляйн Хек, — произнес Райнхард.
Белошвейка поднялась и, стараясь не приближаться к Либерману, вышла из комнаты. Райнхард вышел следом, и Макс услышал, как его друг отдает приказ полицейскому проводить фройляйн Хек до ее квартиры рядом с Пратером.
Вернувшись, Райнхард сел на стул, где до этого сидела белошвейка. На мгновение между ним и Либерманом возникло напряженное молчание. Наконец Райнхард покачал головой:
— Это был странный допрос, Макс.
— В самом деле?
— Да. Зачем надо было так резко все прекращать как раз тогда, когда мы подошли к самому интересному?
— Фройляйн Хек сказала нам все, что знает.
— А мне так не показалось.
Райнхард нахмурился.
— Хорошо, знаем ли мы сейчас что-то, чего не знали вчера?
— Да, довольно много. Мы знаем, что Отто Браун вскружил голову Натали Хек: ее упорный отказ это подтверждает. У нас также появилось больше причин предполагать, что фройляйн Лёвенштайн и Браун были любовниками. Отчаяние этой девушки очевидно. Но самое главное — у нас теперь есть подтверждение показаниям, данным под гипнозом.
— Да?
— Конечно. Помнишь, я рассуждал о присутствии третьего человека во время убийства Шарлотты Лёвенштайн?
— Да, но…
— Теперь мы знаем, кто был этот третий человек.
Либерман остановился, а Райнхард, не в силах сдержаться, снова вскочил на ноги. Это движение было таким резким, что стул покачнулся и чуть не упал.
— Что?!
— Третий, — мягко произнес Либерман, — это неродившийся ребенок фройляйн Лёвенштайн. Во время убийства она была примерно на третьем месяце беременности.
— Но, черт возьми, откуда ты это взял? — воскликнул Райнхард. Дверь приоткрылась, и показалась голова младшего офицера.
