очень просто!
— А зачем усложнять?
Что на это ответить? Не знаю. Эти слова кажутся такими логичными и естественными, что все мои страхи стихают, будто кто-то просто вырубил тумблер. С всхлипом бросаюсь мужу на шею. Подумать только… Кто бы мне еще два года назад сказал, как все будет на самом деле? Обхватив щеки ладошками, покрываю лицо Фомы звонкими поцелуями. Феоктистов ржет… И тут со стороны сада доносится Сонькин плач. И одновременно с ним басовитый рев моего брата, который ни с чем не спутаешь.
— Родители явились! — комментирую я ровно в тот момент, когда папа без стука и звонка вваливается в гостиную.
— С наступающим! Хо-хо-хо.
Отец вырядился в костюм Санты. И даже приволок с собой мешок.
— Что смотришь, зятек? Поди, этот костюмчик тебе нравится больше, чем тот, в котором я встретил вас в прошлом году?
— Стас! — рычит Алла Витольдовна. Но папе не страшно, папа лишь сильнее веселится, глядя на жену. И заражает своим весельем нас всех.
— Не обращайте на него внимания, — машу рукой и увожу свекровь, и по совместительству мачеху, в кухню.
— Я приготовила оливье. Не знаю, правда, съедобный ли, — замечает она, выкладывая на барную стойку контейнеры из пакета.
— А мы с Фомой запекли гуся с гречкой.
— С гречкой?!
— Да. Здесь за углом магазин. Можно что угодно купить. Даже творог и сгущенку.
Как и всякий понаехавший, Алла Витольдовна очень страдает по отсутствию привычной еды. Мы с Фомой приспособились — готовим сами. Но у Аллы Витольдовны с готовкой дела обстоят не очень. Я это точно знаю, потому что папка тайком от жены регулярно бегает к нам поесть.
С опаской кошусь на контейнер с салатом. Перекладываю в красивую посуду. И застываю рядом со свекровью, с умилением глядящей на наших мужчин. А посмотреть есть на что. Такие красавцы! Им обоим определенно к лицу отцовство. И справляются они хорошо. В их руках малышня, зачарованно раскрыв рты, косится на яркие шары… Матвей, как старший, требовательно тянет ручки. Сонечка, как может, повторяет за… племянником. Обалдеть, ага, я в курсе. Семейка у нас еще та. Но другой я не то что не хочу, даже не представляю. Да и Фома, хоть и бурчит, не может нарадоваться тому, как меняется Алла Витольдовна, наконец, найдя свое женское счастье. И оставив, наконец, попытки осчастливить сына.
— Ну, что, девочки, давайте за уходящий!
— Я воздержусь.
— Да ладно, Жень, один глоток Сонькину кормежку не испортит, — искушает свекровь. Мы с Фомой переглядываемся. Он вздергивает бровь, мол, ну че, сдаемся, или потом? Вздыхаю в ответ — сдаемся. Чего тянуть?
— Да мы второго ждем.
— Че-е-е? — давится игристым папа.
— Ага. Один — два, Станислав Георгиевич.
— Фома… Сынок, поздравляю…
— Чего это один? — сощуривается отец, не желая, видимо, мириться с проигрышем. — У нас с Аллой на двоих — детей трое. А у вас второй только… будет.
Фома сглатывает. Открывает и… захлопывает рот. А потом так задумчиво на меня косится.
— Даже не думай, — шикаю я.
— Женьк…
— Я все сказала. И вообще, время писать записки с желаниями.
— Точно! — вскакивает Фома. С чего это вдруг такой энтузиазм? Что-то я не припомню, чтобы он раньше жег со мной салфетки. И тут доходит! Чтобы обскакать отца, он решил использовать все доступные способы.
— Только посмей, — шиплю я змеюкой.
— Да я ж ничего такого… — невинно хлопает глазами Фома.
— Смотри мне! Не то отправлю на перевязку.
— Ага, — покладисто кивает мой муж, что-то быстро-быстро строча на салфетке. А потом неожиданно вскидывается: — А что такое перевязка, Женьк?
— А вот что, — чикаю у него перед носом щипцами для разделки морепродуктов. Папа конем ржет. И даже Алла Витольдовна смешливо кривит губы. И вот тут до Фомы, наконец, доходит.
— Же-е-еньк! — набычивается он.
— Давай-давай, отзывай свои желания обратно, — тычу пальцем в его салфетку.
— Это так не работает.
— Посмотрим. Отзывай, я кому говорю!
Конец.
