обращения достаточно серьезной.
После коротких приветствий пастор Браун предложил ему исповедаться или просто поговорить с ним:
— Я вижу, что вам тяжело сейчас. У вас нет духовного наставника, и я мог бы им стать.
Льюис опешил, а затем рассмеялся ему в лицо.
— Мне не нужны советчики! А уж вас я в наставники не позову точно. Я помню, что произошло с людьми, слепо доверившимися вам: они совершили двойное убийство и были повешены. Не хотелось бы присоединиться к ним.
Пастор Браун смиренно склонил голову.
— Вы правы. Но необязательно быть безгрешным, чтобы помогать другим. На путь искупления могут встать все. Или вы примете помощь только от праведника?
Льюис устыдился. На праведника он и сам не тянул.
— Простите за резкость. Садитесь. Хотите чаю?
— Не откажусь.
Пока пастор пил чай, Льюис разглядывал его. Перед ним сидел пожилой сухощавый человек, с худым лицом и заметными морщинами. Раньше он был благообразно седым, но сейчас его волосы стали абсолютно черными, как у всех Воронов. Светлые глаза были ясны и спокойны. И не скажешь, что этот человек затеял священный поход против «зла» и чуть не развязал в городе кровавую бойню.
Впрочем, за свои грехи он уже заплатил.
Льюис нервно побарабанил пальцами по подлокотнику кресла.
— У вас все в порядке? Никто не пытается больше бить? Рейвен не трогает?
— Нет.
— Не издеваются ли иным образом?
— Нет, сын мой. Но я рад, что в твоем сердце есть место милосердию, — пастор Браун легко перешел на «ты» и Льюис не стал поправлять его.
Если подобные мелкие привилегии его сана помогут пастору Брауну пережить проклятье, пусть пользуется. Доверять ему Льюис не собирался.
Он помрачнел. Перед ним сидел человек, чью жизнь Льюис сломал, просто потому что не нашел другого способа его остановить. Он проклял пастора Брауна и сделал это сознательно. Имел ли он право после такого наказывать Сольвейна за ошибку с Агатой Милн? Хотя, сейчас Сольвейну впору было торжествовать: Льюис отбывал ровно такое же наказание, что и он сам. Они все были заперты в убежище и не могли его покинуть.
— Сейчас нам всем непросто, — продолжил пастор Браун, — но тебе — труднее всего. Ты стоишь на распутье, и от твоего решения зависят судьбы многих людей. Вороны исполнят любой приказ, но что ты им велишь? Скажи, ты собираешься убить Прекрасного Принца?
— Нет, — ответил Льюис, не раздумывая ни секунды, — я больше не хочу никого убивать.
Перед глазами мгновенно всплыло тело Принца Ричарда и его остекленевшие глаза. Каждый раз, когда Льюису казалось, что он сумел позабыть об этом, память подсовывала ему эту картину.
— Отрадно слышать. Совершенное зло не исправить, но оставив после себя больше добра, можно сделать этот мир лучше, а не хуже. Эта мысль помогает мне жить. Быть может, она поддержит и тебя?
Льюис вздрогнул. Он вспомнил, что примерно так же утешал себя сразу после убийства Принца Ричарда. У них с пастором оказалось слишком много общего, какими бы разными людьми они ни были.
— Она поддерживает меня много лет, — ответил он, — я не хочу стать таким, как Элдрик.
— Ты и не станешь. Я помню город при нем: кровь лилась рекой, Вороны творили, что хотели, и никто не чувствовал себя в безопасности. Сейчас все иначе. Я представлял тебя похожим на него, когда гордыня ослепила меня. Но теперь вижу, насколько ошибался.
— Но почему? Я ведь сделал все, чтобы люди и Вороны жили в мире, — не выдержал Льюис, — а вы в ответ создали «Врагов Воронов». Зачем вы объявили мне войну, когда горожанам ничего не угрожало?
Пастор Браун опустил голову.
— Люди стали тебе поклоняться. Воронье золото, на которое слетались толпы, юнцы, красящие волосы в черный цвет, люди, влюбляющиеся в Воронов — все это было противно моей сути. Неестественно. Мне казалось, ты совращаешь их, как дьявол. И нужно спасти их души, пока не поздно. Люди прислушивались ко мне, господин Бломфилд поддержал деньгами и привел Нила Янга, и я окончательно уверовал, что Господь доверил мне роль мессии. Успех опьянил меня. Я возгордился и внушил людям ложные идеи. Упокой бог души тех, кто погиб, прислушавшись к ним.
— А Нил Янг так и продолжает считать меня дьяволом, — криво усмехнулся Льюис.
— Я могу поговорить с ним. И с новым Прекрасным Принцем. Я всегда был неплохим оратором. Быть может, мне удастся достучаться до них?
Льюис поколебался. Идея была не такой уж плохой. Но тут воображение подкинуло ему образ воина в сияющих доспехах, одним ударом сносящего пастору Брауну голову.
— Не стоит. Если нынешний Принц похож на Ричарда, он просто убьет вас.
— Я готов пойти на риск. Смерть ради других позволит мне искупить мои грехи.
— Все хотите стать мучеником? — фыркнул Льюис. — А мне каково потом с этим жить? Нет уж, посылать вас на смерть я не стану. Хватит с вас страданий. Я и так сломал вам жизнь.
Пастор Браун внезапно улыбнулся.
— Люди не меняются мгновенно. Меня все еще тянет сотворить что-то значимое. Оставить свой след в городе. Мелких добрых дел не хватает. Я постараюсь с этим справиться. Но знай, если понадобится необходимая жертва, я готов ею стать. Это будет моим решением, а не твоим, и винить себя не придется.
Льюис раздраженно вздохнул и резко покачал головой.
— Вы нарочно это делаете? Мне и без того стыдно! Пастор, я сожалею, что проклял вас и Бломфилда. Все ваши нынешние беды — результат моих решений. Я выбрал меньшее зло там, где не смог найти иного выхода, и обрек вас на вечный голод и питание людьми. Вы лишились нормальной жизни из-за меня. Были уважаемым, свободным человеком, а стали изгоем, запертым в черном замке. Вас били, потому что я предпочитал не замечать этого! Если вы думаете, что я не раскаиваюсь, то сильно заблуждаетесь! Каждый раз, как я что-то пускаю на самотек, забывая, что я — Великий Ворон, все идет наперекосяк! И я не знаю, как это исправить!
— Может, выпьешь чаю, сын мой?
— Что?
— Ты давно сидишь над полной чашкой, — спокойно ответил пастор Браун, — а после долгих речей в горле пересыхает. Попей и выдохни.
Льюис изумленно посмотрел на него, но тот невозмутимо отпил из своей чашки и терпеливо подождал, когда Льюис последует его совету.
Минуту они просидели в тишине. Затем пастор Браун заговорил:
— Раскаянье — доброе чувство. Оно сделает тебя лучше и убережет от злых дел. Но ты берешь на себя слишком много, как и я в свое время. Проклятье
