измученная женщина, слишком слабая, слишком простая для образа бизнес-леди. Или же у него поверхностное восприятие? Может, актриса заглянула в тайники ее души и обнаружила там живого и страдающего человека под маской циника?
— Ну что ты смотришь на меня? — спросила Елена Ивановна, подняв к нему залитое слезами лицо. — Нехороша, да?
Она сидела прямо на полу, на толстом ковре, поджав под себя ноги. Павел Прокофьевич опустился в кресло, решив пока ничего не говорить. Ведь ему предназначена роль без слов. Елена Ивановна точно не знала, какой именно диалог или монолог родится у нее, поэтому и попросила просто присутствовать, чтоб ей было к кому обращаться.
— Сереженька, я знаю, что я жалкая, что не нравлюсь тебе такая. Но что поделаешь — ты застал меня не в лучшей форме.
«Сереженька? — лихорадочно соображал Павел Прокофьевич. — Это кто же такой? Ба-а, да это же любовник Алины Шиманской! Их связь при всех и разоблачила Светлана. Так кого же играет Елена Ивановна? Пожалуй, все-таки Алину, а не Светлану, как задумала вначале».
— Я больше не могу так. Ну почему мы должны любить друг друга посреди всей этой грязи? Я не хочу быть грязной! Не хочу! Мать у нас выпивала, имела любовников, мы с сестренкой росли неухоженные. Я мечтала иметь семью, детей… Когда я вышла за Шиманского, взяла Валентину к нам, чтобы она жила по-человечески. А она… Как видно, яблоко от яблони недалеко падает… Значит, и я такая, как они? Как мать, как Валентина? Но такую нельзя любить! А это значит, ты меня не любишь. Молчи! Я не хочу ничего слышать! Я и так знаю все. Я расплачиваюсь за чужие грехи, потому что я жертва. В этом мире есть волки и овцы. И я — овца безмозглая! Но знаешь, говорят, что нет зверя страшнее бешеной овцы. А я уже схожу с ума. Это абсурд — так жить, как мы живем. Ты посмотри вокруг ведь все же жрут друг друга! В прямом и переносном смысле! Естественный отбор… Закон природы… Что может быть страшнее и омерзительнее?! Даже птички — и те клюют мошек! А уж люди… Безумные и агрессивные твари. Не я придумала этот мир! Но я должна быть жертвой и расплачиваться за свои и чужие грехи. А почему Господь нас сделал грешными? Почему он не мог нас сотворить сразу чистыми, святыми? Почему?! Не-ет… Этот мир сотворен не Богом. Нет! Кем угодно, но только не Богом…
Актриса вытерла слезы и, помолчав, произнесла:
— Прости. Я совсем распустилась. Так нельзя. Просто я тебя очень люблю.
— Я тоже! — внезапно вырвалось у безмолвного статиста.
— Правда? — Елена Ивановна подняла на него просветлевший взгляд.
Странное дело! Это была она… И не она! Павел Прокофьевич никогда не видел, чтоб пожилые дамы на глазах превращались хоть на мгновение в молодых. А сейчас это было! Или же зрение его обманывает? Он поверил в ее перевоплощение, он включился в игру и видит то, что должен видеть, а не то, что есть на самом деле. Значит, зрители в зале не просто смотрят, а участвуют в спектакле! Разумеется! Некоторые постановщики спектаклей заставляют актеров напрямую обращаться в зрительный зал, вовлекая сидящих в нем в действие, заставляя их тоже участвовать в происходящем. Но ведь это — насилие! Ничего этого совсем не надо! Если спектакль действительно хороший, если актеры органичны, то зритель ведь и так участвует, ибо он принимает условия игры и видит персонажа на сцене, а не его исполнителя! И этого вполне достаточно. Насилие же вызывает зажим у зрителя и мешает свободному взаимному энергообмену — от актера к зрителю, от зрителя к актеру. Талантливому исполнителю хватает для вдохновения поддержки зрительного зала, когда он, затаив дыхание, следит за действием…
— У нас все вышло очень-очень плохо, — заговорила вновь актриса, — мы не должны были встречаться так… При таких обстоятельствах. Мы не должны были участвовать в этой мерзкой игре. Это совсем не шутка. Светка использовала нас. Она ведь получила власть над нами. Как Карабас-Барабас над своими куклами. Теперь мы все под колпаком. Она же все обо всех знает. И сводит кого с кем хочет.
— Но нам с тобой она всегда идет навстречу… — робко шепнул Павел Прокофьевич.
— Значит, ей это выгодно. Что-то впоследствии она от этого получит. Мы должны выйти из игры, не ожидая, чем она закончится.
— Но как?
— Давай уедем из Зарубинска. Бросим все и уедем. Вот только как быть с Юлей… Даже не знаю. Она считает меня матерью… Валентина не сможет ее воспитать, я это точно знаю. Слишком уж легкомысленная, ненадежная. Да и пить начала… Шиманский… Он родной отец, он любит Юльку, но… Я не могу ему ее доверить! Он какой-то неискренний, лживый… Да и как он зачал ее?! При каких обстоятельствах?! Не устоял перед несовершеннолетней!
— И все же это его дочь…
— Я понимаю! Но он — гадина! Нет, не отдам я им Юльку. Ведь мы возьмем ее с собой?.. Ведь ты не против?..
Елена Ивановна резко вскочила и сказала:
— Вот истинная потерпевшая — ребенок! Вы понимаете, Павел Прокофьевич?
— Понимаю, — растерянно кивнул тот, ошеломленный резкой переменой.
Теперь Гринева была именно Гриневой, и никем иным. Заложив руки за спину, она энергично зашагала из угла в угол, благо комната была очень большой и не слишком заставленной мебелью.
— Конечно, жаль Алину, но она, как мне кажется, все-таки понимала, что семья строится на лжи и что рано или поздно надо будет за это расплачиваться. А вот ребенок… Впрочем, мы ушли в сторону от поисков преступника. — Она повернулась к Павлу Прокофьевичу: — Вы поняли, что я хотела сыграть Светлану, а вышла почему-то на Алину? Я сама не пойму почему.
— И я, признаться, вначале тоже растерялся. Подумайте, что вас к этому подтолкнуло?
— Честное слово, не могу сказать. Не знаю.
— В этом определенно что-то есть. И для чего-то это было нужно.
— Что вы увидели в этом коротком монологе?
— Прежде всего она — ваша героиня — была напугана.
— А ведь и в самом деле! Но кем же? Или чем? Может быть, сознавала, что, участвуя в непристойностях, она может получить внеюридическое воздаяние свыше?
— А упоминание о том, что Светлана дергает их за ниточки, как кукол? Сравнение ее с Карабасом-Барабасом? Нет-нет, она не только боялась наказания за грехи, но еще и Опасалась конкретного человека! Все же попробуйте сыграть Светлану.
— Хорошо.
Елена Ивановна подошла к зеркалу и критически оглядела себя. Она была
