за кофе. Когда шла назад с полным подносом, вдруг вскрикнула и упала, чашки покатились, кофейник разбился.
— Мне что-то ударило в ногу!
— Мамочка! — взвизгнул Миха.
Полицейский, пришедший позже других и сидевший с краю, первым бросился женщине на помощь, но тут же упал, сраженный. По плитке у беседки потекла темная жидкость, и это был не разлитый кофе.
— Всем сидеть! — гаркнул Несвицкий. — Снайпер бьет не насмерть, хочет, чтоб мы вышли из укрытия, и тогда порешит всех. Милица! Милош! Миха! Оставаться на месте! Душан! Владимир! За мной!
Они покинули беседку тем же путем, что и Олег с Василием получасом раньше. Несвицкий молился, чтобы Благоевич не наделал глупостей при виде истекающей кровью жены.
Стрельба с дистанции шестьсот восемьдесят метров — это не искусство, математика. Конечно, известны случаи, когда снайпер поражал цель за километр и более, правда, умалчивается, какой процент пуль, выпущенных издалека, ушел за молоком.
Шольц в тысячный раз сверился с таблицами, разложенными прямо на траве. Его некоторое тугодумство искупалось дотошностью, он постоянно проверял и перепроверял баллистические расчеты. Дистанция над целью. Возвышение точки открытия огня над целью. Температура воздуха. Относительная влажность воздуха.
Самое худшее — ветер. Он не только может перемениться в любой миг. Здесь, в предгорьях, запросто случится, что пуля в полете испытает давление ветра не только справа, как ощущала снайперская пара, так и ближе к цели — слева. Оттого Шольц до боли в глазах всматривался в веточки деревьев — как их колышет у дома Благоевичей. Летом, когда деревья в листве, проще. И зимой, когда ветер несет поземку. Борьба с воздушными потоками напоминает угадайку, а ее успех сильно зависит от интуиции. Тренированный снайпер по ничтожным признакам улавливает коварные изменения воздушных потоков и вносит поправку.
Но сколько можно жрать… Чертовы ненасытные унтерменши!
Спустились сумерки. В беседке по-прежнему — непонятные силуэты. Кто из них Несвицкий, не определить. А если завалишь кого-то из его боевиков, ничего хорошего. И врага спугнешь, и дашь полиции повод учинить за ними натуральную охоту. Хотя… Вторую их пару повязали безо всякого на то основания. Едва успели сообщить по рации.
— Был бы противотанковый гранатомет, — пробормотал Шольц. — Херак по беседке — и все в дамках.
— Заткнись! И так сербы взвинчены. А там малый ребенок и две бабы.
Простреливаемое пространство пересекала только жена Несвицкого Марина, хорошо узнаваемая по фотографии. Вот же жук! Даже в такую миссию взял с собой, не захотел расставаться. Аппетитная попка… Жаль, обстоятельства не располагают к близкому знакомству.
Совсем стемнело. Дворик освещался только лампадками, подобными на те, что горят перед иконками.
— Переносим на завтра, герр обер-лейтенант? Или как с бошняками?
Способ рискованный… Впрочем…
— Хорошо. Как только она выйдет из дома, начинаю. Следи, кто бросится ее вытаскивать.
Та самая аппетитная попка темным пятном заполнила пространство у перекрестья, и Зейдлих плавно потянул за спуск. С такого расстояния винтовочный выстрел слышен, но не громко, наверняка крики раненой заглушат. Или отвлекут внимание.
Снайпер передернул затвор.
Крупное тело, явно принадлежащее мужчине, метнулось к упавшей.
— Он!… Найн, не он, — поправился Шольц, но старший напарник уже успел надавить на спуск, выцеливая в середину силуэта, тут уж не до выбора, сердце, голова или задница.
— Кретин! — выругался Зейдлих.
— Виноват, герр обер-лейтенант. Проклятая простуда. Хуже вижу и соображаю, — ефрейтор зашелся в кашле, сотрясающем его крупное тело и, казалось, землю холма вокруг, несмотря на строгий приказ хранить тишину.
Зейдлих снова перезарядил оружие, но больше им воспользоваться не успел. На них буквально свалились двое.
Шольц, как ни удивительно, выдержал чудовищный удар в голову (были бы мозги — не миновать сотрясения), рванул в сторону перекатом и выпрямился, вскочив на ноги. Его противник был примерно такого же роста и снова атаковал. Чуть замедленный из-за простуды и температуры, ефрейтор попытался принять удар на блок, но не учел, что боевой волхв использует силу, в том числе, толкая себя вперед, а такого удара человеческая анатомия выдержать не в состоянии. Выставленная рука переломилась как сухая ветка, ботинок врага проломил грудную клетку, сломанные ребра проткнули легкие… Шольцу не суждено было умереть от сербского гриппа.
Несвицкий вынырнул из темноты и набросился на Богдана, крикнув, чтобы Ольге остановили кровь. Полицейский был ранен куда серьезнее, пуля пробила печень. Счет шел на минуты.
— Не стреляют? — на всякий случай спросил Душан.
— Передали по рации — больше некому стрелять.
Николай работал руками. Наверно, количество магической силы, закачанное в полицейского, способно было приготовить литр целебного раствора. С собой только зачарованная вода, плазму хранят в холодильнике, и здесь ее нет. Милица, опустившись на колени, достала шприц и постоянно носимый с собою флакон. Сделала инъекцию, помогла и Ольге.
— С ней все будет в порядке? — нервничал Милош.
— Конечно, — Несвицкий, наконец, встал в полный рост. — Но сейчас — везем в больницу. Пуля засела в мышце и наверняка занесла фрагменты ткани. Подлатаем и отпустим. Только пару дней не шлепай ее по попе — даже в шутку.
Серб слабо улыбнулся.
Давидовац, едва очнувшись, первым делом поинтересовался:
— Их поймали?
— Одного. Второй сбежал на тот свет, — со свирепым выражением на лице бросил Несвицкий. От услышанного по рации волхва буквально выворачивало наизнанку. — Парни только что сообщили — обыскали их. У снайпера ноутбук, в нем на рабочем столе — моя фотография с женой. Она — сестра Ольги, они похожи. В общем, сученок хотел подстрелить мою Марину, выманить меня наружу и тогда добить обоих.
— Отдай их хорватам. Пусть искупают.
А вот тут Несвицкий примолк. Он слышал в прошлой жизни о «хорватском купании». Его практиковали усташи, когда ловили югославских партизан Тито или помогавших им подпольщиков. Обреченного привязывали к ветке дерева, нависающего над речкой или прудом, руки стягивали за спиной. Спихивали в воду. Человек не доставал до дна, но, работая ногами, мог удержаться у поверхности. Чуть ослаблял движения — и проваливался по шею, веревка на ней затягивалась. Самые сильные и упорные до двух часов боролись со смертью, потом, окончательно вымотавшись, повисали и умирали в удушье.
Что здесь практикуется подобное изуверство — услышал впервые. Гуманнее расстрелять. Но на ближайшие дни их шестерка в относительной безопасности. На день или два, пока не прибудет очередная «бригада ух» из тысячелетнего Рейха.
Войдя в палату, Марина затворила дверь, после чего направилась к
