Когда пришло время последнего танца, король дал знак, чтобы французский посол повел в паване принцессу Марию. Королева уже давно удалилась, и его величество пригласил мисс Анну Болейн. В его выборе не было ничего предосудительного или нескромного, однако, двигаясь рядом в танце, я не могла не заметить самодовольного выражения на лице Анны.
Глава 16
Прошло менее двух недель, и до моих ушей дошел странный слух: говорили, что король обратился к некоторым высокопоставленным служителям церкви с вопросом, возможно ли аннулировать его брак с королевой Екатериной.
— Быть такого не может! — совершенно искренне воскликнула я, когда Эдит рассказала мне об этих пересудах дворцовой челяди.
— Провалиться мне на этом месте, если я вру, — ответила она обиженным голосом. Эдит очень старалась говорить «как благородные», но часто переходила на местный говор или использовала простонародные выражения, когда волновалась. — Тут все дело в мисс Анне Болейн. К тому же Роуз…
— Камеристка мисс Анны? — прервала я ее.
Эдит кивнула:
— Она толкует, что король со своей королевой ложа не делит уже давно.
— И что с того?
— Любовницы! — вдруг брякнула Эдит.
— Ну, ни для кого не секрет, что мужчины часто заводят любовниц. И это вовсе не значит, что король собирается жениться на одной из своих пассий. Или еще на ком-нибудь. Не стоит тебе, Эдит, пересказывать эти домыслы даже мне! Опасно так говорить о нашем государе. Ты же не хочешь, чтобы тебя обвинили в измене?
Эдит замолчала, сохраняя на лице выражение оскорбленной невинности, но того, что она мне успела рассказать, было достаточно, чтобы я забеспокоилась. Пусть королева Екатерина, по-видимому, уже и вышла из детородного возраста, так и не подарив королю наследника престола, но неужели он действительно намеревается избавиться от нее и взять в жены другую женщину в надежде, что та родит ему сына?
Ответ пришел сам собой — да, король пойдет на это, если получит согласие Папы Римского. У нас в семье такого не водилось, но я слышала о расторжении браков, особенно среди аристократов. Я вспомнила, что не так давно один из французских королей развелся с бесплодной женой и женился на другой женщине, дабы получить потомство[66]. Но королева Екатерина не была бесплодной. Она родила дочь, которая жила и здравствовала по сей день. Если король осуществит свой замысел, принцесса Мария станет таким же бастардом, как и юный Генри Фицрой.
Я места себе не находила от беспокойства и страстно желала обсудить услышанное с кем-нибудь старше и мудрее меня, но слишком хорошо понимала, что пересказывать злую молву неразумно и опрометчиво. В лучшем случае я была бы изгнана со службы за распространение ложных слухов.
Принцессе я тоже ничего не сказала. В первую очередь, я хотела просто потянуть время — вдруг слух окажется всего лишь слухом, не имеющим под собой никакого основания. Когда в конце июля принцесса Мария и ее родители воссоединились в Болье под Челмсфордом в Эссексе, где должны были прожить все вместе целый месяц, я решила, что это хороший знак и в королевской семье все в порядке.
Просторная королевская резиденция в Болье только что была перестроена. Фасад выложили красным кирпичом, а сам дом расширили, чтобы он мог вместить толпу придворных, сопровождавших короля, королеву и принцессу. Пристроили даже четыре ванные комнаты. Неописуемая роскошь!
Принцесса посещала свою мать каждый день, сопровождаемая двумя фрейлинами. В тот раз, когда наступила очередь моя и Марии Витторио, мать и дочь уединились в «секретных покоях» — маленькой комнатке вдалеке от королевской опочивальни, куда никто не мог войти без приглашения. Тогда я не придала этому значения.
Мария оставила меня дожидаться возвращения принцессы, а сама заговорила с одной из испанских придворных дам королевы Екатерины. Они вели беседу на испанском, и я вспомнила, что родители Марии состоят на службе ее величества. Потом я сравнила внешность собеседниц и поняла, что они — мать и дочь. Когда же их лица исказились в сходной гримасе беспокойства, я сама начала волноваться. Волнение сменилось сильной тревогой, когда Мария вернулась ко мне и села рядом, ибо я увидела в ее глазах блеск непролитых слез.
— Что стряслось? Какая беда приключилась? — шепотом спросила я ее.
Мария только покачала головой и ничего не ответила.
Теперь я с нетерпением ждала возвращения принцессы. Напряжение, сгустившееся в комнате, ощущалось почти физически. Меня раздражала неопределенность и еще больше — сознание того, что я не понимаю причин своего волнения. Пока мой тревожный взгляд перебегал с одного лица на другое, я увидела, что кто-то опечален, кто-то хмурится, а кто-то не может скрыть свою радость (правда, таких было совсем немного). Я не так хорошо знала придворных дам королевы, чтобы запомнить, как кого зовут, но с одной из фрейлин я разговаривала раньше — с мисс Анной Болейн. Ее нигде не было видно.
Я сказала себе, что отсутствие Анны еще ничего не значит. Королева взяла с собой свой, как говорится, «походный» двор, как и король, и принцесса. Лишние придворные были отправлены домой, где отдыхали в кругу семьи, чтобы вернуться на службу тогда, когда их венценосные хозяева окажутся в какой-нибудь из самых больших резиденций — в Ричмонде, Гринвиче или Виндзоре. Что касается фрейлин принцессы, то их «в строю» оставалось совсем немного: вскоре после того как мы прибыли в Болье, Сесилия Дейбриджкорт вышла замуж за Риса Мэнсела и оставила службу.
Когда принцесса Мария вернулась в комнату, где мы все сидели, она постаралась скрыть свои истинные чувства под маской невозмутимости, но я слишком хорошо ее знала, чтобы попасться на эту уловку. «Принцесса вне себя от горя…» — подумала я. Мое предположение подтвердилось тотчас, как только мы вышли с половины королевы. Вместо того чтобы вернуться в свои комнаты, ее высочество устремилась в крохотную часовню в западном крыле главного здания. Не замечая ничего и никого вокруг, она сразу же проследовала к алтарю и там опустилась на колени. Голова ее склонилась на грудь, но спина осталась прямой и несгибаемой, губы шевелились в беззвучной молитве.
Как предписывали правила, мы с Марией также опустились на колени за спиной нашей госпожи. Не знаю, как юная Витторио, но я точно не могла молиться, ибо мои мысли пребывали в полном беспорядке и в душе не нашлось истинного благочестия. К тому же я не знала, за что молиться. Единственное, что я решилась попросить у Господа, так это терпения.
Ее высочество замерла в своей безмолвной молитве на добрую четверть часа, а я тем временем украдкой принялась рассматривать убранство часовни. Помимо икон, фресок божественного содержания и пыльных статуй, она была украшена королевскими гербами. Они были вырезаны из дерева, раскрашены, позолочены и сверкали гораздо ярче украшений, предписываемых святой матерью церковью для места вознесения молитв.
