посетители шарахались от полуголого всклоченного деда, с горящими, как у ночного зверя глазами. Изумрудный китель, привидением плывший за его спиной, мерно помахивал рукавами. Заметив это, дородная вдова под черной вуалью, так некстати оказавшаяся на пути, отъехала в долгий обморок. Но увлеченным следопытам было не до нее.
— Думаю, Александр, искать нужно в левой части и до самого конца. Так не ошибетесь. Саркофаг на постаменте. Издалека видно. — И тут градоначальника осенило. — Как же я мог забыть. Там, напротив склеп. А на нем белой краской: «Здесь пил Даня!» Точно. Не ошибетесь.
— Пил? Может, был?
— Нет-нет. Я точно помню. Склеп металлически, ржавый до дыр. Но вместительный. Иногда там собираются странные люди и пьют за какого-то Даню.
— Понятно.
— А раз понятно, давайте уже поскорее на выход и в лавку за бумагой.
Хрупкая, изящная, кружевная, она спешила навстречу по центральной аллее, совершенно бесстрашно. Казалось, женщина искала именно Артюхина. Этого уродливого деда в странных обносках нездешней моды. Бледноногого, тощего, косматого. А он, завидев даму издали, вдруг приосанился, сдернул с Санька китель. На ходу застегиваясь на все пуговицы, вытянулся стрелой, будто на параде.
— Петр Михайлович! — Дама протянула ему навстречу обе руки в кружевных перчатках. На запястье покачивался бисерный кисет, внутри него, растягивая ткань в разные стороны, шевелилось что-то живое. — Как же я рада! Не забудьте. Сегодня в полночь. — Голос обволакивал бархатной паутиной. Она пожала протянутые ей навстречу пальцы Артюхина, а тот, вывернув в поклоне шею, все же успел поцеловать ускользающую ручку.
— Всенепременнейше, сударыня. Ждите! — заверил дед, по-офицерски браво щелкнув голыми пятками, и устремился к выходу.
Что-то в облике дамы настораживало и даже пугало. Проходя мимо Санька, она на мгновенье вскинула голову и, приподняв с лица вуалетку, растянула серые губы в жутковатой усмешке. Из черного провала глазницы показалась горбатая муха и, словно слеза побежала по щеке. Саня зажмурился. Сколько так простоял, холодный и недвижимый, как могильный крест, не помнил. Но голос Артюхина, уже настойчиво пробивался к сознанию и, наконец, пробился:
— Александр, что с вами?! Что?! — Вскидывая руки, встревоженной птицей дед кружил вокруг парня, пытаясь понять, откуда печать ужаса на невозмутимой роже недавнего собеседника.
— Кто это? — едва выдавил Саня.
— Мадам Домински. Она узнала меня, Александр! Узнала! — Радость переполняла старика, точно не смерть ждала его в полночь, а прехорошенькая кокотка со сладким пудингом.
Что связывало этих двух, которых и людьми-то назвать язык не поворачивался Саня, как не ломал свой мозг, так и не понял. Упыри и монстры. Семейка Адамс. Что там еще… невеста Франкенштейна… Серебряная булавка с камнями, что он спер мимоходом в той же лавке, где разжился пачкой бумаги и химическим карандашом в самый раз обороняться от нечисти.
Они вернулись в Александровский сад и Артюхин, устроившись на скамейке, не раздумывая, накатал ломаным почерком анонимку.
— Вот вам депеша, Александр. Изложил так, что самому страшно. Держите, — дед протянул парню листок. — Поднимитесь по лестнице и налево, еще раз налево. У двери часовой. За дверью — приемная с адъютантом. А вы прямо в кабинет и на стол… — Артюхин вдруг засуетился, стал хлопать себя по карманам кителя и, наконец, достал яблочко. Сдул мелкий мусор, прилипший к румяному боку. — Вот. Положите на бумагу. Сверху. А то у меня, знаете ли, столько документов и папок на столе, что может затеряться. Я вас в чайной подожду. Тут за углом. Он поднялся. Вслед за ним поднялся и Саня. Вместе они перешли дорогу и на углу расстались. Дед, прихрамывая, свернул на Вознесенский. А Санек отправился к дверям особняка, где расположился градоначальник Петербурга генерал Петр Михайлович Артюхин.
Ему повезло. У входа остановилась коляска с арестантами. Скрученных по рукам пеньковой веревкой преступников: долговязого парня и коротко стриженную девицу, завели в здание. Санек пристроился следом, чтобы не удивлять охрану и жандармов фокусом с дубовой дверью, раскрытой неведомо кем.
Внутри, следуя указаниям Артюхина, быстро отыскал нужный кабинет и вошел, не опасаясь, получить в зад штыком от часового.
Склонившийся над столом лопоухий щуплый офицерик, сосредоточенно чиркал пером на бумаге. Закончив, взял полукруглый брусок и несколько раз с силой прокатал написанное. Довольно оглядев у окна документ, он направился в кабинет губернатора. Санек двинул следом, заглянул в приоткрытую дверь и не увидел Артюхина. Адъютант бережно положил листок в кожаную папку, подровнял бумаги, тесно разложенные на зеленом сукне, сдвинул к центру хрустальную чернильницу, оторвал страничку перекидного календаря, скомкал, сунул в карман шаровар, еще раз внимательно оглядел стол, качнул пальцем бронзовое пресс-папье и вышел, бесшумно затворив дверь кабинета.
Отчего-то Саньку, безмолвно наблюдавшему за механическими движениями офицера, вдруг захотелось нарушить весь этот канцелярский пасьянс. И он себе не отказал! С наслаждением и ликующей злобой вроде мстя теперешнему Артюхину за будущего, перетасовал бумаги на зеленом сукне, достал из кармана джинсов выстраданный донос, разгладил ладонью и как завещал дед Артюхин пригвоздил наливным яблочком, предварительно обкусав бока. Распоясавшись окончательно, он наколол анонимку на упругую плодоножку огрызка, еще раз победителем, прямо каким-то Тамерланом осмотрел поле битвы и тут заметил странный предмет — промокашку едва покачивающуюся, словно металлические качели на детской площадке.
Только он приподнял за рукоятку штуковину, как голова закружилась и тотчас позади раздался требовательный женский голос:
— Экспонаты руками не трогать. Заходим, товарищи, Тут достаточно места. Вот сюда можно пройти. Вставайте, вставайте плотнее…
Топот за спиной, покашливания, скрип паркета…и этот голос. Санек чувствовал задом, что слова предназначались ему и оттого заробел, будто «ботаник» на первом свидании, выпустил из руки пресс-папье — тяжелая штуковина ухнулась о стол.
«Осторожней!» — прозвенело у самого уха.
«Засветился!» — мелькнуло в голове. Он медленно развернулся — тетка с пунцовым лицом и молочно белой шеей таращила на него крошечные близорукие глазки, казавшиеся за очками, не больше булавочной головки. А за ней… за ней все пространство комнаты заполнили бравые ребята в полицейской форме, теснясь и подпирая со всех сторон очумевшего гражданина.
— Итак, с декабря 1917 по март 1918 года в доме располагалась Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем. Перед нами кабинет Дзержинского. Это реконструкция. Здесь…
Саня не дослушал. Бочком он протиснулся к выходу и рванул вниз по лестнице, не встретив на пути ни казачков, ни жандармов.
Питер накрыл его духотой и бензиновой вонью томящихся в пробке автомобилей. Санек обшарил беспокойным взглядом стену
