отпить, барин! — тихо сказал паренек и протянул стакан Роману. — Сразу полегчает!
Муромцев не без удивления взял стакан. После нескольких глотков ледяного кваса боль вдруг отступила и пятна исчезли. Роман поблагодарил мальчика и расслабился. Тут же послышались шаги — из темной глубины дома появился хозяин дома.
По случаю визита столичного гостя он надел свой мундир майора от артиллерии. Веселые глаза глядели на Романа из-под кустистых бровей, а начищенные ордена и пуговицы сверкали в неровном свете канделябров. Купчинский раскрыл руки, словно для объятий, и делано поклонился, словно стоял не в своей гостиной, а на сцене театра.
— Позвольте представиться, — громко заговорил он, — майор от артиллерии в отставке Назар Купчинский! С кем имею честь?
Роман представился своим именем и отчеством, мельком сунув бывшему артиллеристу приказ о командировке, где можно было разобрать лишь его имя и фамилию.
— Извините за столь поздний визит, господин Купчинский, — заискивающе сказал Роман, — но мне не терпелось увидеть ваш прекрасный дом, о нем столько рассказывали в Петербурге! Меня интересует его история, какие есть документы, ну и прочие подробности.
Польщенный таким вниманием к своей усадьбе, Купчинский подошел к деревянному шкафу, достал из кармана ключ и отпер одну из дверей.
— Не желаете ли выпить аперитиву? Прошу вас, не откажите! Надеюсь, вы отужинаете со мной? Вариантов у вас тут не много! Единственный приличный ресторан «Черноморская звезда» скоро закроется, а в кабаках в это время шумно, да и снедь там — чистая отрава! Колбаса из требухи, представляете?!
Купчинский достал из шкафа графин и принялся наполнять бокалы.
— Это сухой вермут, Роман Мирославович. Вам чистый или джина долить?
— Покорно благодарю, я, знаете ли, не большой любитель…
— Да я тоже, — не дал ему договорить хозяин усадьбы, — сейчас все меньше пью, а вот раньше, на службе! Вот времена были! — Купчинский мечтательно вздохнул, протянул бокал Роману и продолжил: — Что же, пройдемте в мой кабинет, все бумаги там. А по ходу я вам про дом расскажу.
После непродолжительной экскурсии по темным и пыльным комнатам они оказались в уютном кабинете, на полу которого лежало несколько медвежьих шкур. Купчинский указал на них бокалом и с гордостью сообщил:
— Сам добыл! В столице, поди, такого уже не встретишь?!
— Да уж, — согласился Роман.
Купчинский достал с полки шкатулку и, сдув с нее пыль, поставил на стол. Открыв ее маленьким ключиком, вытащил пачку бумаг и протянул Муромцеву со словами:
— Вот, здесь все документы. Планы застройки, купчая и что-то еще, уже и не припомню. Да вы присаживайтесь, господин Муромцев! Шутка ли, столько проехать!
Сыщик пододвинул керосиновую лампу, которую услужливо зажег от свечи Купчинский, и принялся изучать бумаги.
— Как вы сами могли заметить, — продолжал словоохотливый майор-отставник, вздыхая, — флигель давно не используется, как, впрочем, и третий этаж. Не по средствам нынче.
— Скажите, — спросил Роман, откладывая в сторону бумаги, — а кому дом раньше принадлежал? Там, в купчей, неразборчиво написано.
— О, это был известный на весь город аристократ и дворянин, — ответил Купчинский, — звали его Пантелеймон Груша. Дом содержал очень богато, давал балы, приемы по несколько штук в месяц! Но потом проигрался в пух и прах, как говорится, поиздержался, заложил сначала имение доходное, потом уж и второе. А после и вовсе этот дом продал, чтобы с долгами рассчитаться.
— И что же с ним стало?
— В Париж уехал и там умер, в нищете и одиночестве.
Роман достал из саквояжа рисунки убитого художника и протянул их майору со словами:
— Взгляните на эти рисунки, господин Купчинский. Может, вы кого-то узнаете на них?
Майор залпом допил остатки вермута с джином и принялся рассматривать листки.
— Нет, никого не узнаю, — вскоре заявил он, — однако дом мой, но времен Груши! Смотрите, вот такие были здесь подсвечники и люстры, которые он тоже распродал, кстати.
— А есть здесь кто-то, кто мог бы узнать людей на этих рисунках?
— Да, есть, — ответил Купчинский, — мой лакей Гефест. Он мне от Груши достался, уже тогда был старым, как мир. А сколько ему сейчас лет, и сам, наверное, не вспомнит! Он хорошо знал дом, и я его оставил у себя. Служит исправно, ничего не скажу.
— А что за имя странное такое?
— Гефестом его сам Груша прозвал, за хромоту. Как его на самом деле зовут, одному богу известно и самому Гефесту.
Купчинский взял со стола колокольчик и потряс им в воздухе, огласив кабинет пронзительным медным звоном, от которого Роман вздрогнул. Вскоре в кабинет вплыл хромой походкой, словно танцуя, старик, встретивший Муромцева на входе.
— Вот, Гефест, — сказал ему Купчинский, — взгляни на эти рисунки, что барин привез. Узнаешь ли кого здесь?
Тот внимательно стал перебирать на столе листки, шевеля губами. Брови его высоко поднимались, от чего морщины на желтом, как пергамент, лбу становились темными и глубокими.
— Лица вроде знакомые, барин, — наконец ответил он, — но по именам не вспомню.
— А про барина своего прежнего что рассказать можете? — спросил Роман.
— Что ж, барин мой, Пантелеймон Вячеславович, жил на широкую ногу, — сказал старик, и лицо его посветлело, — весь третий этаж у него под благородные собрания был отдан. Англицкий клуб был каждый шесток и воскресенье. Еще было собрание Муз по средам — это когда собирались поэты, художники и музыканты.
Муромцев прикурил папиросу от керосиновой лампы и спросил:
— А купцы в тот англицкий клуб были вхожи?
— Да ведь клуб невелик был, — фыркнул Гефест, — так что все вхожи были. Чай, не Питербурх и даже не Киев. Несколько раз у нас даже Дворянское заседание было, и губернатор по приезде заседал, и сиротские суды проходили, бывали и обычные суды, и аукционы, балы еще…
— Погодите, — остановил его Муромцев, — вы сказали — сиротские суды?
— Ну да, — подтвердил Гефест, переминаясь с ноги на ногу, — собирались по необходимости, когда думали, куда сироту пристроить, под чье опекунство, значит. Вот всем миром и решали. Но обычно это уже заведомо было понятно, кому сиротку отдать — крестному или дальним родичам. Но иногда так бывало, что и не находили никого, вот тогда уже спорили.
Роман снова полез в саквояж и достал пачку рисунков и фотографий, на которых были изображены жертвы.
— Попрошу вас взглянуть еще раз на эти рисунки и карточки. Не припоминаете ли этих господ на заседаниях тех сиротских судов?
Купчинский налил из бутылки джина себе в бокал и медленно спросил:
— Позвольте, Роман Мирославович, но какое это имеет отношение к делам недвижимости?
— Я позже вам все объясню, уважаемый господин Купчинский, — ответил Муромцев, протягивая Гефесту очередные рисунки.
— Купца-то
