Дурацкие мысли.
И кирпич какой-то бракованный, крошится от удара. Зато Пашка, коротко взвыв, инстинктивно зажимает второй рукой своё предплечье, окидывая меня взглядом полным недоумения граничащим с потрясением. Вот и отлично, пусть смотрит, пока я шаркаю подошвой балетки о бетонную крошку, втаптывая глубже выбитый нож.
– Сучка, – бросает он глухо и желчно сквозь стиснутые зубы. – Продалась всё-таки.
Князев был моей первой любовью, первым мужчиной... первым разочарованием. Психологи в один голос твердят, что переживаний ярче и чище чем первые человеку за жизнь не дано испытать. Да я и сама не смогу во второй раз так безоглядно перед кем-то раскрыться. Его подлость останется костенеть в моём сердце, изводя неуверенностью в себе при малейшем проступке партнёра, как ноет старый перелом на погоду. Но сейчас видя Пашку так близко, мне искренне хочется вернуть ему это чувство. Я никогда не просила взаимности, не зарилась на его свободу. Так за что он меня так наказывает?
– Надо же, какой правильный... А ты до сих пор за любовь платишь предательством? – глотаю слёзы обиды, отстёгивая цепочку с подаренным им кулоном. Как удавку с шеи сняла. Не нужна мне такая память. И он не нужен. – На, жене передаришь, – платиновая половинка сердца, отскочив от Пашиной груди, с тихим звяканьем приземляется у наших ног, но мне этого мало. Вызов, горящий в льдистых глазах, вспенивает кровь. – А это себе оставь.
От звонкой увесистой пощёчины его светлая голова дёргается к плечу. Ладонь загорается невидимым огнём, насколько жгучим, настолько и сладким. Вот она свобода – долги отданы, точки расставлены. Впору разойтись, если бы не один нюанс: тяжёлый взгляд привалившегося к стене Драгомира. За пеленой ярости присутствие мужа ненадолго отошло на второй план, теперь остаётся судорожно гадать каких ещё "очевидных" выводов он успел себе напридумывать.
А Князёву всё как всегда по боку, он широко ухмыляется, подставляя лицо в кровавых разводах.
– Ну, валяй. Ударь ещё! Докажи хозяину свою верность, ты же хорошая девочка. Отрабатывай конуру со всеми удобствами, хавчик элитный, ошейник с брюликами. Фас! – схватив меня за руку, он прижимает её к распоротой чем-то скуле, протяжно стонет в ладонь, вымазывая губы в своей же крови. – Бей меня сколько влезет, полируй ему яйца, только не ври себе. Ты всё ещё любишь меня, ревнивая сучка.
– Ну всё. Вы меня оба задрали.
Прежде чем мозг успел разбить тихий рык Драгоша на варианты ожидающего нас исхода, а рука таки вырвалась из цепкого плена Пашиных пальцев, жилистый смуглый кулак, просвистев перед моим носом, отправляет Князева на пол.
А дальше начинается форменный ужас. Попытки разнять их своими силами бесполезны. Золотарёв словно озверел. В кофейных глазах горящих непередаваемой яростью одно желание – не просто уничтожить, а сделать это максимально зверски.
Беспомощно оглядевшись, выламываю из кладки очередной обломок. Паша к этому моменту успел перейти от непродолжительного сопротивления, к вялым попыткам прикрыть разбитое лицо. Перед глазами тускло блестит спина мужа, покрытая буровато-серым слоем пыли. Я заношу руку... И кирпич выскальзывает из ослабшей кисти. Не могу. Это высше меня. Предательство. Кощунство. Я так часто думала, что готова убить его, а в безвыходном положении оказалась не в состоянии причинить ему даже малую боль.
– Помогите! Спасите! Насилуют!
Высунувшись из окна, высматриваю хоть одного приличного парня, желательно покрупнее, Драгош хоть и вымотанный, а отодрать его от жертвы нужно постараться. Как назло, мой крик услышала только выгуливающая своего пёсика бабуля и двое патрульных, устроивших импровизированный обед на капоте служебной машины. Вот засада. Если моими стараниями нас повезут в обезьянник, то муж меня точно прибьёт. Юркнув обратно, всем весом наваливаюсь ему на спину и, отчаявшись достучаться до остервеневшего сознания как-либо ещё, ору на ухо:
– Уходим! Здесь патруль.
Впитанная с молоком матери неприязнь к стражам порядка, не сразу, но развеивает марево бешенства в его глазах. Не глядя в мою сторону, Драгош кидается к окну. Проверяет. Даже тут не верит. Но искренне расстроен, что я не солгала.
– Зачем орала? Дура...
– Тебя спасти хотела, – убито шепчу, не в силах оторвать глаз от завозившегося в углу Пашки. Парня всего колотит, но одной рукой держась за стену, а второй зажимая хозяйство, он зачем-то ковыляет к окну. – Ты бы добил. Месть не стоит того, чтобы затем всю жизнь о ней жалеть.
– Хотела бы спасти, сидела б дома, – Застегивая молнию толстовки, Драгош коротко кивает в сторону пытающегося влезть на подоконник Князева. – Пляши, выручила дружка.
Согнувшись в оконном проёме "дружок" болезненно стонет. Наши взгляды на один короткий миг встречаются, если так можно назвать презрительное скольжение по моему лицу из-под его распухающего века. Рывок, и рядом с платинной половинкой сердца падает такая же – золотая, а сам Паша, сцепив зубы, грузно перемахивает через окно. Псих. В самый терновник.
– Всё не налюбуешься? – лёгким тычком меж лопаток Драгош выталкивает меня в коридор. – Пошевеливайся. Покажешь, где здесь задний выход.
А дальше всё как в дешёвом боевике. Задняя дверь заколочена. В отдалении слышится говор прочёсывающих комнату за комнатой патрульных. Бег, быстрый до покалывания в боку. Адреналин. Кураж. Стиснутая в стальных пальцах ладонь. И уверенность. Непоколебимая уверенность, что он найдёт выход.
С боковой стороны здания подвальный козырёк, который Драгош видит раньше, чем я вспоминаю об его существовании. Он первым опускает ноги на видавший виды шифер, после чего имитирует прыжок, не отрывая ног от замшелой поверхности. Проверяет на прочность. И только затем привлекает меня к себе, крепко впиваясь пальцами под рёбра. Спрыгиваем так же – сперва он, затем я в его раскрытые объятия.
Шум позади нас усиливается, подгоняя к лохматому можжевельнику, чтобы там уже, за завесой неухоженных кустов наспех отряхнуться от кирпичной крошки и пыли. Теперь ясно, зачем Золотарёву понадобилось снимать с себя толстовку, он изначально планировал выйти чистеньким, не привлекая к себе лишнего внимания. На лице ни следа, разбитые руки в карманах... Да, движения рванные, в глазах воют демоны, но мало ли на свете нервных людей? Главное сверх нынешнего не провоцировать, иначе крыша снова съедет по свежей колее.
Молча идём к машине. Сняв с сигнализации глянцевый Рендж Ровер, Драгош придерживает для меня пассажирскую дверь и, едва дождавшись, чтоб я втянула ноги, зло ею хлопает не жалея ни сил, ни дорогой машины. Прежде чем тронуться с места на несколько секунд прикрывает глаза.
О чём он думает? – мрачно спрашиваю себя, глядя на хмурый лоб в зеркале заднего вида. – Мы знакомы третий день, а диапазон пережитых вместе эмоций давно перевесил весь мой скудный жизненный багаж. Я совсем не знаю собственного мужа. Мало того, рядом с ним я не узнаю себя, но твёрдо уверенна, что никому не позволю занять его место, ни в своём сердце, ни в постели. Даже без оглядки на то, что он охотно раздаривает себя направо и налево и едва ли когда-нибудь оценит мою преданность. Кому нужны объедки? Да ими можно насытиться если прижало, но прогорклый привкус брезгливости сгрызёт потом тебя самого.
