находок оруденения… Киноварь как поисковый критерий… Надеюсь, все будет хорошо, — заключает в конце концов шеф.
Мишка, Виктор и я сидим сейчас с руководителем, как равные с равным. Сегодня день прощания. Карты, колонки, тисненое золото академических фолиантов забивают стол перед нами. Из книжных шкафов, с карт, из рукописных ворохов бумаги тихо выглядывают идеи. Это мир большой науки, устоявшийся в запахе табака и темном отсвете дерева.
— Так и не пришлось, — грустно вздыхает шеф. — Не добрался… — Мы смотрим туда, где римский меч Чукотского полуострова рассекает два океана… — Пораскидал здоровье…
— Еще побываете, — бодро говорит Виктор.
— Что такое геолог? Невероятная помесь между ученым и вьючным животным, — иронизирует шеф.
Я знаю, что сейчас он перейдет на проблему малой авиации, вертолет-малютка, надежные вездеходы и т. д. Мечты запертого в кабинете бродяги. Черт, мне немного стыдно, что я совсем не мечтаю об этих грядущих в бензиновом запахе временах. Оптимизм молодости, наверное, слишком явно светится на наших лицах. Шеф вдруг замолкает.
— Счастливо!
Счастливо! Это слово провожает нас по коридорам. Даже в комнате снабженцев, где среди папиросного дыма и телефонных звонков потрачены километры наших нервов, сегодня царит всепрощение. Счастливо!
Мы бегаем по каким-то несущественным и очень нужным делам. Втроем у нас получается плохо. Виктор, наш ученый интеллектуал-начальник, дает теоретические разработки, Мишка бьет напролом, я стараюсь объединять силу и коварство. Сверкают очки Виктора, Мишкины плечища и соломенная шевелюра возникают и исчезают. Все! Уложены вьючные ящики. Пожаты десятки рук. Все девицы получили по прощальной шоколадке. Оформлены документы. Проверены десятки списков. Институт уже пуст. Завтра утром мы улетаем.
Вечер. Май шуршит автомобильными шинами. Фонари свесили прозрачные головы. Запахи бензина и асфальта. Немного грустно. Я не знаю, кто тут виноват: московская весна или предотъездный минор. У меня последняя ритуальная встреча: Сергей Сергеевич, чудак человек, ждет меня в чинной квартире на Солянке. Сергей Сергеевич — астроном, профессор, я геолог, почти мальчишка по сравнению с ним, у нас чуть странноватая дружба. Я уверен, он стал астрономом только затем, чтобы открыть новую землю. Было такое страшное для юности время, когда люди вдруг поняли, что неоткрытых островов больше нет. Сергей Сергеевич пошел искать свою мечту в астрономию.
— Простудитесь, — сказал я, когда мы стояли в подъезде. Сегодня он провожает меня до самого подъезда.
— А знаешь, чем человеческое время отличается от математического? — говорит Сергей Сергеевич. — От времени уравнений Ньютона? Оно необратимо. Жизнь — это как стрела, выпущенная в волны времени. Стрела летит только один раз. Она должна лететь прямо.
— Иногда не мешает перебросить руль, чтобы не врезаться в стенку, — отшучиваюсь я. — И не стоит, говорят, ехать на красный свет.
Ленка уже показалась на углу. Ей надоело ждать: я опаздываю минут на двадцать.
— Счастливо, землепроходец, — покровительственно говорит Сергей Сергеевич. — Иди и поменьше думай о красном свете.
Он так и остался стоять в подъезде. Седой бобрик белеет в темноте.
Я шагнул навстречу улице, фонарям и Ленке, но в глазах как-то все еще стояли темные худые щеки, ласковая усмешка, чуть печальный взгляд. Астрономы — это бродяги вселенной. Да здравствуют неоткрытые земли и седые романтики, что ищут их! — подумал я. Потом все это кончилось. Остались только Ленка и наши шаги.
Мы подходим к дому нарочно медленно. В окне свет, значит ребята уже собрались. Я неожиданно вздрагиваю. Обрушенные стены старого здания с отсветами уцелевших стекол вдруг взрываются в памяти каким-то ужасным забытым кошмаром. На одну секунду. «Тук, тук, тук», — безмятежно выстукивают Ленкины «гвоздики». Она идет чуть впереди, тоненькая, строгая, светлая копна волос плывет на темном фоне стен. Человеческое время необратимо. Иногда хорошо, что это именно так.
…Смех скатывается по лестнице нам навстречу. Кто-то «рубит» аккорды на гитаре. Ребята, подруги ребят пришли сказать нам «счастливо»…
«Уа-уонг-уонг-уа», — земля поворачивается под нами в монотонном реве моторов. Мы летим, как магараджи: в собственном самолете. Самолет зафрахтован экспедицией. Впереди база, там снова снабженцы и отделы кадров, там люди. Для настоящей экспедиции нам не хватает трех-четырех рабочих.
Мы летим на Чукотку. Голубые ниточки тундровых рек, темный камень на сопках ждут нас.
В это лето, в это обычное лето… Шлиховые лотки, ленты маршрутов ждут нас. Я думаю о минералах. Они очень похожи на людей. У них есть племена. У них есть дети и кладбища. Минералы не живут на одном месте. Они кочуют по рекам и горным склонам, они заселяют новые страны и покидают старые города. Металлы — пленники минералов. Чтобы узнать дороги рабов, мы ищем дороги хозяев.
Мы будем делать металлогеническую карту. Цветные кружочки элементов лягут на ее листы. Кружочков много, они образуют тревожный хаос. В кабинетах сидят ученые дяди и ищут в этом хаосе ясную, как апельсин, логику науки.
Голубые ниточки тундровых рек, скалы и пятна озер.
Наш путь пойдет по тем местам, где условные знаки на карте стоят нерешительной стайкой. Они не знают, сойтись им или разбежаться. Мы посланы разведчиками в загадочную страну.
Этой зимой в коридорных спорах всплыло магическое слово «мидий». Тот самый мидий, из-за которого ломает голову товарищ из Госплана. Современная индустрия капризна, как избалованный ребенок. Она уже не может жевать один черный хлеб угля и железа.
Ей нужны индустриальные пирожные. Очень нужен мидий.
Этот загадочный элемент обрушился на нас в неожиданном романтическом блеске. Два образца с миридолитом, в котором содержится мидий. Две очень разные человеческие судьбы.
«Боум-боум-боум…» Тысячи лошадиных сил беснуются за иллюминаторами. Милая, милая старушка планета проходит под нами. Приткнулась где-то в уголочке Галактики и крутится себе. Очень ей хочется показаться большой, вот почему несколько дней будет добираться наш самолет до Чукотки.
Из пилотской кабины выглянул, весь кожаный, командир корабля. Посмотрел, подмигнул, усмехнулся.
В беспорядочной куче лежат наши рюкзаки, ружья. Торчит рыжая шерсть спальных мешков. Компактными накладными лежат в наших карманах сотни килограммов еще неполученного груза. Задумался Виктор, улыбается Мишка. За грохотом не разобрать его слов. Наверное, вспомнил что-нибудь смешное.
Забудь про неон и асфальт, забудь про сирень в электричках. Здесь пока еще снег и люди в унтах и шапках. Дорожный калейдоскоп завладел нами. Виктор с Мишкой ведут какую-то интеллектуальную беседу, я смотрю в иллюминатор на синюю снеговую равнину. Волосатые предки оставили нам крохотную жилку кочевника. Спасибо им за это. Я сегодня авиакочевник.
Ширмы облаков прячут снега под нами. Север щедро кидает навстречу километры. Тысячи километров.
…Минуты, часы, дни! Мы ждем погоду в каких-то крохотных аэропортах.
Древняя Азия смотрит на нас глазами упряжных оленей. Бронированный в меха застенчивый ненец приехал в
