продолжать думать.
Вздохнув, я провел рукой по лицу, отворачиваясь от окна, от своего детского обещания. Сколько раз Марго плакала? Сколько раз падала? Сколько раз получала ссадины и ушибы? Неужели отец, правда, ее бил?.. В горле словно застрял осколок размером с планету, и как бы я не пытался, не мог его проглотить.
Дверь неожиданно открылась. На пассажирское сиденье села Рита, она взглянула на меня, в ее взгляде читалась смесь удивления и тревоги. Почему она вернулась?
– Ты чего еще не уехал? Вить, что-то случилось?
– Отец… – прошептал я, боясь озвучить вслух эту фразу.
– М?
– Он поднимал на тебя руку?
– Ч-что? – я заметил, как Рита свела руки в замок, положив их на колени. Она вздохнула, и в этом вздохе было все: штиль, сменившийся ураганом, который разрушает города и души обычных смертных.
– С каких пор? – продолжал говорить шепотом, словно боялся, что если сказать громче, реальность убьет нас обоих.
– Вить… – произнесла слишком тихо Марго мое имя. Оно звучало, как нечто чужеродное, будто принадлежало не мне, и не девчонка из детства его шептала.
– Просто ответь.
Мы не смотрели друг на друга, погруженные каждый в свои мысли. Я вглядывался в лобовое стекло и видел там не оседающую крошку серебристого снега, а Риту и ее теплую улыбку, в которой наверняка было много печали.
– Первый раз… – с ее губ слетел очередной вздох. – После того, как наши родители поругались. Он не хотел, чтобы я с тобой общалась. А я не послушала. Папа обещал… – она замолчала. Я повернулся, в висках пульсировала боль, раздражающий гул собственного сердца.
– Папа сказал, что если я не перестану… – Рита говорила, делая слишком большие паузы. Ее грудь то и дело вздымалась, а ногти на руках впивались в кожу. Мне хотелось дотронуться до нее, переплести наши пальцы, передать частичку себя. Однако я понимал: между нами, нереальная стена, которую сломать сейчас невозможно.
– Если не перестану общаться с тобой, он тебя… побьет. В общем, это уже в прошлом, это…
– Поэтому ты оттолкнула меня? – кровь словно замерла в венах, под ребрами перестало стучать безумным молотом. Я видел лишь профиль Маргариты и ее трясущиеся руки. И снова воспоминания яркими вспышками мелькнули перед глазами: та прощальная сцена, маленькая девичья спина, что стремительно удалялась, оставляя меня одного.
– Почему ты мне никогда ничего не говорила об этом?
– Не могла, – ее голос дрогнул.
– Я был настолько чужим для тебя?
– Зачем сейчас говорить об этом? – она взглянула на меня, натягивая улыбку, что явно была фальшивой, вымученной. Она резала по старым ранам, заставляя их кровоточить. Проникала под кожу, выжигая важный орган до пепла.
– А когда об этом говорить? Я… – поджав губы, я опустил голову. – Я ведь обещал тебе, что защищу ото всех. А в итоге не смог…
– Вить, это мой отец. Ты… ты здесь вообще не виноват. Я…
– Почему? Почему ты молчала? – взглянув на Риту, я увидел в ее глазах стыд и поразился этому.
– Как… – губы Марго дрогнули так, если бы она сдерживала слезы, что рвались наружу. – Как бы я могла сказать о таком? Что мой отец… монстр, избивающий собственную дочь? Ну как? Как, Вить? Это было то, о чем я мечтала забыть, это был кошмар, от которого я убегала к… – она запнулась, будто не решаясь озвучить правду. – К тебе. Я не хотела, чтобы кто-то видел все это, я… – по щеке Марго скатилась слеза. Она смахнула ее тыльной стороной ладони.
– Рита, – прошептал.
– Прости, Вить! – Романова шмыгнула носом, затем дернула ручку двери и выскочила на улицу. Ее худенькая фигурка мелькнула перед моей машиной. Она семенила, с каждой секундой отдаляясь все дальше от меня. Я хотел нажать на педаль газа и поехать следом, но вдруг перевел взгляд к боковому стеклу, стиснув челюсть.
Глава 24 - Рита
Под ногами хрустел снег, его звук разносился эхом в голове, словно сигнальная тревога. Каждый шаг будто предвещал беду. В какой-то момент я не выдержала, остановилась и выдохнула горячий воздух, втягивая прохладу, что кусала легкие. На улице было так холодно, я едва ощущала кончики пальцев, которые сделались деревянными. У меня дрожало все, зубы стучали друг об друга, заставляя двигаться челюсть.
В этот раз слез особо не было, лишь ноющая боль за ребрами. Я коснулась груди, ударив себя кулачком. Раз. Другой. Третий. Господи, ну почему не отпускает? Оглянувшись, я вдруг осознала – вокруг никого. Нет Витиной машины. Нет двора, в котором выросла. Нашего подъезда. Обшарпанной двери. И стыда, из-за которого хотелось провалиться сквозь землю.
Большую часть сознательной жизни я боялась признаться Вите в поступках отца, стыдилась той боли, что причинял мне папа. Я сама себе казалась грязной, никчемной. Не было дня, чтобы смотря в зеркало, в голове не возникал образ монстра, живущего в той квартире. Можно убежать из дома, можно удалить номера, можно задрать высокого подбородок и выдавать трусость за силу. Но зашить раны, которые рассекали годами, практически невозможно. Только рядом с Витей я забывала о прошлом, расправляла крылья, что отец пытался вырвать с корнем.
Любовь… Такое вроде бы простое слово. Любовь была моим лекарством. Пусть и оказалась в итоге отравленной стрелой. Хотя сейчас я уже не понимаю до конца, была ли та стрела отравленной, не отравила ли я ее сама.
Добравшись домой, скинула вещи и, не включая свет в коридоре, пошла в душ. Открыла горячую воду, меня жутко трясло, будто заболела. Вскинув голову, я закрыла глаза, позволяя себе раствориться в тепле, расслабиться, забыться. Однако получалось так себе. Мысленно я все время возвращалась к Вите и к тому, как мы были счастливы вместе, к его словам, что знай он правду…
А что если Дима ошибается? Что если ошиблась и я? Мне вдруг до жути захотелось послать к чертям обиды и предубеждения. Позволить себе войти во второй раз в одну и ту же реку и утонуть в порыве ее безумного течения.
Закрыв кран, я накинула халат и вышла. Опять стало холодно. Скрестив руки на груди, я поплелась на кухню, зажгла газовую конфорку и щелкнула чайник. Пока он закипал, я уселась на стул, подтянув к себе ноги и обхватив их.
